Принц и Нищин

Леня встал на ноги и угрожающе покачнулся. Один из валяющихся прямо на траве пьяных байкеров стал подтягивать Аскольду, и это окончательно взбеленило и без того не блистающего особой толерантностью мента. Он решительно направился к «уазику», где узник пробавлялся исполенением блатняка, и ударил кулаком по стеклу:

— Ну, ты, задрай хлеборезку!!

— Ничуть не бывало, — за Аскольда ответил Алик, а Аскольд от волнения заорал так, что даже начал хрипеть. Удавленнические хрипы «от Аскольда» словно железо по стеклу прошлись по нервам Лени, и без того взвинченным недогоном.

Мент открыл дверцу и прошипел:

— Ну, гнида, ты сам нарвался. Ты у меня…

Леня не успел пообещать, что сталось бы с Аскольдом под пятой доблестных работников Богородицкого ГУВД. Потому что Алик, чьи руки, как помнится, отнюдь не были связаны, протянул руку и, схватив мента за горло, рванул на себя, приложив при этом головой к решетке. Леня издал сумбурный горловой всхлип и взмыхнул руками, но тут Аскольд — совершенно неожиданно для Мыскина — подался вперед и ударил лбом в висок Леню. Вот это окончательно подкосило последнего: Леня вырубился.

Алик выглянул из машины и, убедившись, что никто их не видит, выскользнул из «клоповника» и занял место за рулем «газика». Ключ торчал в зажигании, но всех усилий Алика не хватало, чтобы завести движок. Мыскин даже накинул на плечи Ленин мундир для пущего вживания в роль, но мотор все равно отказывался признавать его и не заводился.

— Ну что, ничего… нет, нет? — царапнул стекла наружний шепот Аскольда, и Алик только досадливо мотнул головой.

В ту же секунду раздался завывающий голос Пети-Мешка. Проклятый толстяк требовал Леню:

— Леня-а-а! Ты где-е? Ты мой телевизор брал, где он теперь, мой телевизор? У меня астигматизм. У меня жена ушла, Саша ее зовут, свинью съели, а теперь и телевизора нет… Леня-а-а!!

Алик, внедрившийся в форму и в машину Лени, заскрежетал зубами:

— Вот жиррная сука!! Ну что ему надо! Ну заткнись ты, дегенерррат!!

— Леня-а!!

— Что он орет… ну что он так орет? — простонал Принц, которому, кажется, снова начинало становиться дурно: его лицо приобретало зеленоватый оттенок.

— Ну ладно… — прошипел Алик. — Будет ему сейчас Леня!

— Но он же валяется в коматозе!

Алик взял с сиденья кобуру с Лениным табельным пистолетом, натянул на себя мундир и фуражку — последнюю натянул так, что было видно едва ли пол-лица.

— Ты что… ты что хочешь сделать?

— А увидишь! — бросил Алик. — Мы с этим Леней примерно одинакового роста и телосложения, авось, и спутают меня с ним. Этот Петя.

— А-а, — булькнул Аскольд, — а я что?

— А ты — вон по тем кустам давай в сторону Петиного мотороллера. Да не спугни вон ту трахающуюся парочку!

— Леня-а! — послышался завывающий голос Пети, и Алик вывалился из машины, пообещав самому себе, что этому унылому Мешку мало не покажется, попадись он только ему, Мыскину, в руки. Никто не обратил на Мыскина, изображающего Леню, никакого внимания. Даже Петя, который сидел на мотороллера с грацией вскарабкавшейся на забор свиньи и время от времени взывал к менту Лене.

— Ну? — коротко и зловеще спросил сквозь зубы Мыскин.

Петя, который набирал воздух в грудь для очередной апелляции к Леониду, повернулся к Мыскину:

— А… Ле-ня?

По судороге, перекривившей толстое лицо Пети, Алик понял, что тот не признал в нем вожделенного Лени, экспроприировавшего телевизор. Потому Алик бухнулся в коляску мотороллера рядом с Петей и, приставив к толстому боку горе-байкера пистолет, произнес:

— Вот что, драгоценный мой Петр… не знаю, как по баюшке. Сейчас мы едем с этой чудесной вечеринки, точнее — утринки, извини за неологизм. Мне тут решительно не понравилось. А ты не дергайся, — тотчас же добавил он, видя, как подпрыгнул рыхло разъехавшийся подбородок страдальца, от которого ушли жена и свинья. — Леня вон там лежит, отдыхает. Телевизор твой он, кажется, расквасил. Вон, не телек твой дымится?

— О-он, — простонал Петя, не сводя глаз с пистолета, буравящего ему бок, — вы… вы меня… убьете?

— «Вы меня», «вы меня», — ядовито передразнил его псевдо-Леня, — на хрена ты нужен мне — убивать тебя. Хотя если говорить о вымени, то оно у тебя порядочное.

— Не понял…

— Брокгауз и Эфрон объяснят! Или на том свете справку возьмешь! А сейчас — заводи мотороллер. Ехат будэм, — с кавказским акцентом добавил Алик.

Петя, ни слова не говоря, благо он и без того сказал их слишком много, начал заводить мотороллер. В отличие от «газика» Леонида, мотороллер завелся сразу, но затрещал при этом так, что перебудил половину лагеря, уже было умиротворившегося в пьяной прострации. Даже майор Филипыч петестал терзать рюкзак, с которым он вел насыщенный диалог, и пробулькал:

— Ето… куда вы, а? Л-леня?

— Чудесно творение твое, Господи — человек, — подумал Алик. Майор Филипыч уже битый час беседует с рюкзаком, будучи не в состоянии усвоить, что тот — вовсе не Петя-Мешок, а вот в сторону Алика только взглянул и сразу признал в нем Леню. По форме, наверно. Ну и ну!

Мотороллер затрещал, и под его шум Алик сказал Пете:

— Скажи майору, что за водкой едем!