Принц и Нищин

Петя только шумно выдохнул и тяжело бухнулся на заднее сиденье рядом с Аликом, бормоча:

— А что мне делать в Кукое-то? Мотороллер сломался, свинью съели, пить я не могу… у меня, это самое, аллергия на алкоголь.

— Болезный ты наш, — жалостливо сказал Аскольд. — Ну, поехали, поехали. Деньги-то у тебя есть? А то проезд нынче дорог.

— Есть, — пропыхтел Петя.

…Если бы Алик знал, что Пете действительно только что позвонили на мобильник (о существовании которого ни Аскольд, ни Мыскин не подозревали) и сказали внушительным, густым голосом:

— Это Котляров. Есть работа. Немедленно гони в Москву.

— Понял, — отрывисто ответил Петя, и в это момент перестал выглядеть и быть Мешком. — Немедленно. Гнать.

И он погнал.

* * *

Алксей Фирсов жутко нервничал. Он ходил по квартире Аскольда крупными дробными шагами и поминутно взглядывал на настенные часы. Толстая стрелка неумолимо ползла к десяти, она была уже точно посередине между жирными римскими цифрами VIII и IX. Верно, для того чтобы убедиться, что часы не спешат, он смотрел и на свои наручные часы, показывавшие тридцать пять (пятнадцать, двадцать пять, сорок пять) минут девятого (а потом, как нетрудно догадаться, и десятого). Не удовлетворяясь этим, Фирсов время от времени осведомлялся, который час, у своей жены Лены, сидевшей тут же, на том самом диване, где сегодня вырубился Сережа Воронцов. Лена ничего существенно нового сообщить мужу не могла.

Фирсов названивал Романову, который в данный момент сидел в ночном клубе, где происходила церемония вручения премии «Аполло». Диалог между двумя компаньонами были удручающе однообразными и всякий раз варьировали одну и ту же обрыдшую тему:

— Ну что?

— Что-что? Ничего! Тут ему только что премию дали, а потом еще одну, и теперь на сцене стоит, кривляется. А у тебя как?

— Как-как? Да никак! Ни слуху ни духу! Да, думаю, и нет его уже давно. Иначе давно бы уже позвонил, объявился, предупредил.

— Нет его? В смысле? — настороженно спрашивал Романов.

— В том смысле, что угрохали его, вот что!

Романов некоторое время молчал, а потом говорил:

— Ну, тогда нам конец. Или что-то наподобие.

У Фирсова на этот случай имелась история:

— Ты мне напоминаешь одного еврея-математика, зацикленного на теории вероятности, который на вопрос о том, кто у него родился — мальчик или девочка? — наморщил лоб и ответил: «Ну, что-то вроде того».

Романов, который слышал ссылку на еврея-математика не в первый и даже не в двадцать первый раз, досадливо морщился и давал отбой. Ему было муторно.

— Черт бы побрал этого певчишку… — пробормотал Фирсов, верно, раз уже в двадцать пятый. Он резко повернулся на каблуках, и в этот момент запела трель звонка, а потом громовой бас рявкнул: «Эй, жиды, есть кто дома?!»

Фирсов побледнел и остановился. Не потому, что он испугался этого черносотенского баса, тем более что к племени Моисееву Алексей Фирсов не имел ни малейшего отношения. Тем более что он прекрасно знал, что бас — это одна из обычных примочек Аскольда, поставившего в свою квартиру звонок со звуком этого грозного голоса; Андрюша Вишневский вообще любил подобные незамысловатые шуточки и, например, на автоответчик часто любил писать послания вроде: «Диспетчер Ваганьковского кладбища слушает. Оставьте свое сообщение после сигнала, и земеля будет вам пухом по самым льготным тарифам».

…Алексей Фирсов побледнел потому, что кто-то пришел. Пришел в квартиру Андрюши Вишневского, и это вряд ли мог быть кто-либо, кроме самого хозяина.

Он взглянул на Лену: она выстукивала ногтем на крышке журнального столика какой-то замысловатый ритм. Потом подняла голову и выговорила:

— Ну, что ты встал, как Отелло у гроба Дездемоны? Иди, открывай.

— Это он, — коротко выронил Фирсов и через все огромное пространство комнаты направился к двери и глянул на монитор, на который транслировалось черно-белое изображение камеры внешнего обзора.

Там стоял Аскольд.

Вне всякого сомнения, это был он, и Фирсов мгновенно признал его, несмотря на то, что мегастар был похож скорее на урку, недолюбливаемого начальством тюрьмы, чем на прежнего Принца.

— Андрей? — выдохнул Фирсов.

— Открывай. Я это, я, — отозвался голос Аскольда, удивительно похожий на голос Воронцова, но в то же самое время какой-то другой. — Успел вроде?

— Ус-пел, — ответил Фирсов и открыл дверь. — Где ты был? Что так долго?

— Рассказывать еще дольше, а у нас нет времени, — ответил Аскольд отрывисто.

— Но почему ты не отзвонился, не сказал, где ты, что с тобой? Мы бы тебя забрали.

— А я помню, по каким номерам звонить? — показательно беспечно ответил тот. — Я же и три цифры толком запомнить не могу, а у вас у всех федеральный роуминг, номера из хер знает скольки цифр…

— Ну так хотя бы сюда позвонил!

— Куда?

— К себе домой, вот сюда, где мы сейчас сидим, идиот! Ты что, и своего номера домашнего не помнишь, ничего не помнишь вообще? Никогда не поверю, что можно быть таким болваном! Это же просто олигофрения какая-то! Из-за твоего самоуправства могла сорваться такая операция!!