Принц Модильяни

Я знаю: для тебя наступило избавление. А для меня? Я не хочу избавления, я хочу оставаться в счастье. Сколько мне придется ждать, чтобы наступило и мое избавление?

Слезы других людей дают мне понять, как тебя все любили и уважали. Слухи быстро распространились – в больницу пришло много людей: друзья, знакомые, художники.

Модильяни умер. В эти часы в Париже только об этом и говорят. Все убиты горем.

Все, кроме некоторых. Я всегда думала, что твоя смерть – самое худшее, что может со мной произойти, но я ошибалась. Хуже – стыд и отвращение от того, как ведут себя мои родители, зная о моем горе. Леопольд и Мануэль увидели меня без сил и практически потерявшую рассудок и отвели меня к родителям, полагая, что те лучше других смогут меня утешить. В доме, где я провела свою юность, я услышала, как супруги Эбютерн с отвращением говорили о дочери, которая стала вдовой, так и не став женой. Я слышала, как они рассуждали о том, какая это неудача, что тяжесть болезни помешала узаконить наш союз; они говорили, что Джованна – это обуза, что девочка является живым свидетельством позора. Я просила и умоляла увидеть тебя еще раз в траурном зале больницы, но они отказывали. Затем, видя мою решимость пойти одной, отец предпочел меня сопровождать, – но, когда мы пришли, он остался снаружи, он не захотел тебя видеть, и рядом со мной не было дружеского плеча, на которое я могла опереться.

Я предалась отчаянию в компании твоих друзей: они действительно страдают из-за твоей смерти.

Вернувшись домой, я увидела, как мой брат Андре выходит украдкой; у него в руках были три твои картины, которые оставались в нашей квартире.

– Как ты вошел в нашу квартиру?

– Дверь была открыта.

– Почему ты забрал эти картины?

– А ты хочешь, чтобы и они остались в руках того торговца?

Нет ничего более унизительного и безнадежного, чем отвращение, которое испытываешь к своей семье. Презирать свой род означает окончательно порвать с жизнью и самим собой.

Твое тело еще находится в больнице – а мой отец уже написал письмо семье Модильяни в Ливорно с разъяснениями, что он не намерен заниматься ни внучкой, ни тем ребенком, который скоро родится.