Принц в неглиже

   Дон звонко лязгнул зубами, и ладонь таможенника проворно вспорхнула вверх.

   – Он очень нервничает, – извиняющимся тоном сказала Тил и незаметно пнула Дона лаковой туфлей.

   Невнятное ругательство Дона было принято за рычание.

   Согласиться на оскорбительное предложение отправиться за моря в образе нелепого пса Дона заставил лишь один неопровержимый аргумент: иностранец человеческого роду-племени вряд ли сможет бесследно потеряться в российском порту. А с собаки какой спрос? Убежала – и все тут!

   – Сами понимаете, в море он впервые! – Тил пыталась объяснить очевидную нервозность «пса».

   «В таком виде уж точно», – раздраженно подумал Дон. На самом деле он был путешественник со стажем, и фраза Тил его задела. Ему вдруг ужасно захотелось встать на задние лапы, небрежно облокотиться на стойку, лениво зевнуть и мечтательно обронить бледнеющему на глазах офицеру что-нибудь вроде: «Когда мы в последний раз шли с Мадагаскара…»

   – Может быть, стоило оставить его дома? – предположил офицер, недружелюбно глядя на Дона.

   – Что вы, ведь из-за него-то мы и плывем: отправляемся на международную выставку собак редких пород! Приходится плыть, потому что самолетов он боится…

   – Да? – Таможенник с оскорбительным сомнением оглядел Дона. – И что, рассчитываете на успех?

   Дон ответил глухим ворчанием: ишь, знаток и ценитель бирсдогов! Он был не в восторге от своей новой внешности, но знал, что работа сделана на совесть: распорки, прокладки, зубной протез, роскошная синтетическая шкура, зарощенная по шву так, словно он в ней родился. Между прочим, он вполне мог бы победить на этой выставке: не то что жюри, не всякий натуральный бирсдог распознал бы подделку! Если, конечно, на свете есть другие бирсдоги– не будучи специалистом в данном вопросе, Дон в этом сомневался.

   Он яростно почесался: блохи первыми признали его настоящей собакой.

   Между тем Тил напропалую кокетничала с офицером, заметно косящимся на ее стройные ножки в тонких чулках. Испытывая сильное желание пощупать эти ноги – а заодно уж и офицерские! – своими новыми бирсдожьими зубами, Дон молча распахнул пасть и многозначительно помахал в воздухе алым языком: красный свет, приятель! Не надо заигрывать с этой дамой!

   – Он у вас мальчик или? – игриво осведомился таможенник, вручая Тил документы.

   – Никаких или! – решительно ответила Тил. – Самый что ни на есть!

   «И на том спасибо», – подумал Дон. Он признательно лизнул руку Тил и потрусил за ней по трапу.

   Рано утром я позвонила в ГУВД и договорилась с ребятами из пресс-службы, что они сообщат мне, если найдется тот парень, о поисках которого накануне оповещали все местные телеканалы, включая наш. Потом забежала к Ирке, чтобы сказать ей об этом.

   При моем появлении подруга отложила карандаш и двумя руками подняла альбомный лист с рисунком: чистое поле, в левом нижнем углу – корявая фигурка в стиле «сеятеля».

   – Кто это? Что это? Эта… Этот… – Я показала пальцем.

   – Значит, не похож. – Ирка смяла бумагу и швырнула ее в урну. – Что-то не дается мне портретная живопись!

   – Так это портрет? – Я шагнула к урне, выудила бумажный ком, развернула. – Надеюсь, не мой?

   – Ты что, слепая? Мужика от бабы не отличишь?

   – Обычно справляюсь. Но в данном, конкретном случае, извини, затрудняюсь. Говоришь, мужик? А кто, если не секрет?

   – Угадай с трех раз.

   – Попробую. – Я внимательно вгляделась в «лицо». Точка, точка, запятая, вышла рожица кривая… А уши-то, уши! Ой, а зубы-то, зубы! – Граф Дракула Задунайский, угадала? Нет? М-м-м… Тогда Майк Тайсон, зарисовка с натуры сразу после боя: морда расквашена, глаз заплыл, нос на сторону. Снова нет? Тогда даже не представляю. Подскажи, пожалуйста.

   – Ты его знаешь, – пробурчала Ирка, придвигая к себе чистый альбомный лист.

   – Свят, свят, свят! Нету у меня таких знакомых! Нет, нет, не была, не имела, не привлекалась!

   – Монтик это. – Ирка обильно слюнявила карандаш.

   – Мо-онтик?!

   – Знаешь, закрываю глаза и вижу его как живого! А нарисовать не могу!

   – А зачем тебе его рисовать? – Я с интересом наблюдала, как она старательно выводит на новом листе два разновеликих ока с отчетливым косоглазием.

   – Чтобы сделать и расклеить листовки с портретом. Как иначе мы его найдем?

   Я задумалась.

   – А разве ты не сфотографировала Монтика в больнице?

   Ирка взвилась с табурета, едва не перевернув кухонный стол. На пол полетел раскрытый альбом, а уже на него – полный заварочный чайник, сахарница, солонка и перечница. Сам собой получился шедевр абстрактной живописи.

   – Оригинальная техника, – оценила я.

   Потом опомнилась и схватила тряпку, спеша ликвидировать последствия стихийного бедствия. Ирка высилась надо мной, как монумент: рот потрясенно открыт, на нижней губе черная пена. Какого черта было слюнявить косметический карандаш?

   – Ленка, ты гений! – прогремело с высоты.

   – Я гений, а ты лошадь, – проворчала я. – Отодвинься, мешаешь убирать!

   Ирка сорвалась с места, метнулась в комнату. Я прибрала в кухне, придвинула к себе альбом и взяла карандаш: пока подруга бегает за снимком, напишу текст листовки.

   Ирка обернулась за пять минут, я управилась за десять.