Принц в высоком замке

— Я… — Она закрыла рот ладонью. Во второй раз за последние несколько дней она подвергалась смертельной опасности. — Скажу, что с тобой непросто быть рядом, Кристоф фон Адлертрененштайн. Но твои поцелуи спасают от смерти. В буквальном смысле.

Он глядел на Эльму подозрительно.

— Похоже, ты еще в себя не пришла.

— Вполне пришла! — заспорила Эльма. — Надо позвать Экберта.

— Господин Кристоф! — Дворецкого звать не понадобилось, он уже прибежал, вероятно услыхав грохот. — О господи!

— Экберт, как видишь, замок разваливается прямо на глазах. — Кристоф нацепил на лицо непроницаемое выражение. — Лишь счастливая случайность помогла мне и госпоже Фиески избежать если не смерти, то тяжелых увечий. Пожалуйста, проследи за уборкой и выясни, почему оборвалась цепь. А я провожу госпожу Фиески в ее комнату. Ей следует отдохнуть.

Эльма собиралась запротестовать — в конце концов, она еще не начала ужинать, — однако Кристоф уже взял ее под руку и повел прочь из столовой, оставив шокированного дворецкого стоять среди обломков.

— Экберт разберется, — не терпящим возражений тоном заявил он, хотя Эльма и не думала его о чем-то спрашивать или в чем-то упрекать. — А я хотел бы обсудить все это с тобой наедине. И Экберт это поймет. Идем.

— Может быть, выпьем вина у тебя в кабинете?

— Нет. Мы идем в твою комнату. Точка.

Такая настойчивость показалась Эльме странной, однако она не стала возражать. Наверное, у Кристофа есть причины так поступать…

Они прошли по лестнице и по коридору. Эльме казалось, что ладонь Кристофа, лежащая у нее на руке, прожигает рукав блузки. Он распахнул дверь комнаты Эльмы, пропустил ее вперед и закрыл дверь. Слышно было, как щелкнул замок.

— Я думаю, что… — Эльма повернулась к Кристофу, но договорить не смогла: он заключил ее в объятия и поцеловал.

В полутьме царивших в комнате сумерек, в цветочных запахах вечера этот поцелуй отозвался в Эльме словно звон китайских колокольчиков — нежным перебором струн души. Зарывшись пальцами в светлые волосы Кристофа, она привстала на цыпочки, чтобы быть ближе к нему, чтобы ему было удобнее и легче целовать ее. Впрочем, вряд ли он испытывал неудобства: такое ощущение, будто он уже целовался с Эльмой бессчетное число раз, знал все ее маленькие желания, движения, вздохи. Он знал, что нужно прикоснуться к точке у нее за ухом, что ей нравится, когда пряди ее волос пропускают между пальцами, и что прикосновение его губ к коже под веками — одно из самых изысканных наслаждений. Как будто Кристоф знал Эльму тысячу лет, а не несколько дней. Как будто…

— Кристоф. — Она выдохнула его имя ему в губы. — Что…

— Ничего не говори, — прошептал он в ответ. — Пожалуйста, ничего не говори. Просто будь со мной.

Эльма попыталась отстраниться, молча взывая к голосу разума.

— Мы не можем…

— Мы можем все.

— Но я…

— Ты самая желанная женщина на земле, — шепнул он. — Самая красивая. Самая лучшая. Будь со мной, Эльма. Здесь и сейчас.

И голос разума умолк, едва пискнув.

Он был нежен, неистов, очарователен. Их руки сплетались, пальцы сцеплялись с пальцами, поцелуи горели на коже. Хотелось приникнуть всем телом и никогда не отстраняться — дикое, невыполнимое желание, которое в такие моменты кажется выполнимым. Эльма шептала имя Кристофа, а он шептал ее имя и говорил ей, как она прекрасна и как хорошо быть с ней. Далеко не все мужчины так умеют. Далеко не все мужчины могут прикасаться так, что хочется провести вечность в их объятиях. Он был один такой — для нее.

Кристоф.

Человек, которого она любила.

Когда они оба немного пришли в себя и лежали обнявшись, Эльма пробормотала:

— Твоя мать нас убьет.

— Если узнает, — возразил Кристоф. Потом, помолчав, уточнил: — Вернее, когда узнает.

— А ты думаешь, что она может узнать?

— Замок — это замкнутый мирок. Наверняка Экберт понял, куда мы пошли и зачем.

— О, но Экберт никому не расскажет.

— У вас с ним не любовь, так что может и рассказать.

— Это старые новости, Кристоф. Мы помирились утром, пока тебя не было.

Он хмыкнул.

— Вот как? Если ты переломила отношение Экберта к себе, то ты практически идеальная женщина, Эльма Фиески!

— Для кого? — уточнила она, чувствуя, как замирает сердце.

— Для меня. Может быть. — Он перекатился на бок и пригреб Эльму к себе так, чтобы смотреть ей в глаза. Насколько можно было разглядеть их в полутьме: света в комнате было очень мало, только тот, что проникал в окно. А немного света может проникнуть в окно старинного замка ночью. — Я не знаю пока ничего и ничего не могу тебе обещать. Ты удивительная, Эльма. Я понял это почти сразу. Может, для других ты и не такая, но мне показалась удивительной.

— Что ж ты на меня рычал, если я такая удивительная?

— Из чувства самосохранения.

— Вот как?

— Да, я не люблю ошибаться.

Эльма глубоко вздохнула, пытаясь разобраться. Нужно было делать это осторожно, чтобы Кристоф не утратил откровенного настроя и не замкнулся — Эльма уже поняла, что такие вещи в его стиле.

— Тогда не стоит торопиться, — рассудительно произнесла она.

— Может быть. А может, и стоит. Я не поторопился сегодня? Эта люстра…