Принц Вильгельм I Оранский. В борьбе за независимость Нидерландов от Испанской короны

Все это требовало времени, а времени у Вильгельма как раз и не было. В начале января 1579 года к нему приехала Шарлотта, и весьма вероятно, что он продлил бы свое пребывание в Генте еще ненадолго, чтобы урегулировать все более тщательно, но 9-го числа он получил настоятельный призыв вернуться в Антверпен. Ситуация внезапно ухудшилась, поскольку Парма после тщательной подготовки перекрыл торговые пути между Антверпеном и Кёльном и, таким образом, нанес очередной страшный удар по трещавшему по швам коммерческому величию Антверпена. В городе начались волнения, и он срочно нуждался в успокаивающем присутствии Вильгельма.

В целом год начался плохо. Всю зиму Парма вел переговоры с делегатами от валлонских провинций, и к Новому году Вильгельм и Штаты оказались перед лицом так называемой Аррасской унии, по которой Лилль, Дуэ, Орши, Эно и Артуа объявляли о создании союза под его защитой в интересах обеспечения «порядка и хорошего управления». Вильгельм опоздал всего на две недели. Он отправил своего брата Иоганна в Утрехт готовить аналогичный альянс, чтобы противопоставить его планам Пармы. Утрехтская уния, подписанная в феврале 1579 года, объединила провинции Голландия, Зеландия, Утрехт и Гелдерланд с той же самой целью, но под началом принца Оранского.

История сделала так, что сущность этих соперничающих уний оказалась весьма далекой от их первоначальной цели.

В результате определенных военных событий и политических сложностей объединению всех Нидерландов, на которое надеялся Вильгельм, так и не суждено было состояться. Аррас и Утрехт стали отправными точками создания двух разных государств. Но фатальное разделение Севера и Юга произошло не в том 1579 году, и ни Аррасская, ни Утрехтская унии не способствовали его приближению. И Вильгельм, со своей стороны, и Парма – со своей, хотели сделать свой союз ядром для воссоединения Нидерландов. Фундаментом каждой из уний являлась религия: в основе Аррасской лежал католический протест, в основе Утрехтской – кальвинистский протест против политики религиозной терпимости. Теоретически каждая из них могла стать ядром для объединения Нидерландов, практически им не стала ни одна, поскольку неконтролируемые силы, уже собравшиеся вместе, не позволили сомкнуться той трещине, которая так быстро росла в предыдущие десять лет, а в последующие десять лет превратилась в пропасть.

Борьба меняла свой характер и вместо борьбы Нидерландов против Испании становилась борьбой кальвинистов против католиков. Как только вопрос религии занял место вопроса политического, мечта Вильгельма о восстановлении и воссоединении Нидерландов стала неосуществимой. Зимой 1578/79 года ход событий изменил направление. В ретроспективе это совершенно очевидно, но это было не очевидно для Вильгельма, находившегося в гуще событий и по-прежнему преследовавшего цель, отказ от которой означал бы для него предательство всего, что было для него ценно. В принципе принимая – с благодарностью – работу, которую проделал его брат Иоганн по созданию Утрехтской унии, Вильгельм возражал против слишком сильной кальвинистской направленности некоторых из ее пунктов. В этом он в большей или меньшей степени не соглашался со своим братом. История подтвердила правоту Иоганна. Но этого могло и не произойти, потому что до самой смерти Вильгельма целью его политики было воссоединение, которое на протяжении этого времени никогда не было абсолютно невозможным. Тревожась, но никогда не теряя надежды, он умер с верой в то, что Нидерланды снова станут такими, какими были когда-то, потому что, какими бы ни были обстоятельства, в истории человечества нет ничего абсолютно неизбежного.

7

Вернувшись в Антверпен, Вильгельм обнаружил озлобленный подавленный город, который ни в коей мере не успокаивало присутствие жалкого номинального правителя, глупого Маттиаса, и возмущал рост цен на продукты, последовавший за размещением в окрестностях города его собственной армии. Весь прошлый год Штаты и города продолжали проявлять крайнюю строптивость в вопросах выделения денег. Как в отчаянии писала своему мужу Шарлотта, они вполне могли бы обойтись без личных подношений, банкетов, живых картин, кубков и рулонов дорогих тканей, с улыбкой подносимых бургомистрами, лишь бы только давали деньги на армию.