Принц Вильгельм I Оранский. В борьбе за независимость Нидерландов от Испанской короны

К весне 1579 года в войсках уже назрели мятежные настроения. В прошлом году умер адмирал Боссю, и Вильгельм глубоко переживал эту потерю, не только потому, что был его старым другом, но и потому, что это был самый опытный солдат на службе Штатов, умевший, как никто другой, поддерживать порядок в армии. Дополнительные проблемы создавали некоторые иностранные наемники. Так, один венгерский капитан после бурной сцены с принцем Оранским поспешно покинул лагерь, а английские добровольцы сделались неуправляемыми, подавая примеры нарушения субординации, грозившие распространиться на всю армию. Ситуация выглядела отвратительно, поскольку передовая линия войск Пармы проходила в пределах досягаемости от Антверпена, а крестьяне Фландрии взялись за оружие, чтобы защищаться не от испанцев, а от местных войск. Для поддержания своего авторитета Вильгельму требовалось что-нибудь еще, кроме его обычного доброго нрава. Он уже показал Иоганну Казимиру и демагогам из Гента жесткую сторону своего нрава, что возымело благотворный эффект, и ясно дал понять некоторым из своих английских солдат, что не следует злоупотреблять его доступностью. Когда во время одной из его частых поездок в лагерь трое или четверо из них вразвалку подошли к Вильгельму и стали угрожать, требуя денег, Вильгельм с неожиданной ловкостью схватил ближайшего из них за шиворот и дал ему пощечину. Затем, со словами «Пошли вон, смутьяны», тут же пошел дальше. Независимо от того, насколько справедливо он действовал, очевидно, что в тех обстоятельствах это был единственный способ восстановить хоть какой-то порядок и уважение.

Однако в условиях кризиса на иностранных наемников по-прежнему можно было положиться. В феврале 1579 года, к ужасу Антверпена, под стенами города появился авангард Пармы, и на несколько часов показалось, что готовится атака на город. Вильгельм непрерывно находился на стенах, слишком встревоженный и слишком занятой, чтобы обращать внимание, что переменчивая толпа шипела и скрежетала зубами ему вслед. Впрочем, он принял элементарные меры предосторожности, и рядом находилась его охрана. На пути наступления Пармы были спешно вырыты траншеи, и, когда на рассвете 1 марта испанцы пошли в атаку, их встретило яростное сопротивление, которым с городских стен руководил принц Оранский. Основная тяжесть боя легла на французские и английские вспомогательные части. Парма оказался практически прав, полагая, что местная армия и горожане будут неорганизованными и мятежными. Тем не менее их настроения не привели к предательству, как рассчитывал Парма, и вскоре он отступил, не имея возможности продолжать атаку так далеко от своего лагеря.

Весна принесла предчувствие катастрофы, а летом катастрофа свершилась, как военная, так и политическая. В марте в Генте и в Харлеме вспыхнули новые кальвинистские восстания. В день Вознесения Господня Вильгельм вышел из своего караульного помещения, превращенного в часовню, и услышал, что, пока его семья была на молитве, городская стража в приступе кальвинистского рвения, не позволив клиру кафедрального собора и конгрегации пройти обычной процессией, затолкала их назад в собор, где удерживала как пленников. Находившийся среди прихожан эрцгерцог Маттиас со всей своей свитой уже два часа, дрожа от страха, прятался на хорах. Взяв свою личную охрану, Вильгельм немедленно поскакал к собору. Он проложил себе дорогу через толпу осаждавших и, освободив пленников, в плотном окружении своей охраны сопроводил их домой. Ему не причинили никакого вреда, ни один камень не был брошен в его сторону, но он слышал угрожающие крики: «Кто убил Яна Марникса?» То, была ли смерть Марникса забыта или о ней снова вспоминали, являлось лучшим показателем уровня популярности Вильгельма в Антверпене, и он определенно никогда не был таким низким, как тем летом 1579 года.