Принц Вильгельм I Оранский. В борьбе за независимость Нидерландов от Испанской короны

Вильгельм, который догадывался о его намерениях, но не знал ни даты, ни масштаба заговора, стал еще более осторожен в обращении с герцогом. Тем не менее некоторые из его самых умных друзей, например Дюплесси-Морне, по-прежнему уговаривали его больше доверять Анжу. Герцог привел свои войска к Антверпену под тем предлогом, что город нуждается в защите, но горожане из осторожности отказались пустить их за стены, а также отвергли на вид безобидное предложение оставить городские ворота открытыми после наступления темноты, чтобы позволить телегам с продовольствием свободно въезжать и выезжать из города. В ночь на воскресенье 16 ноября 1583 года власти Антверпена в ходе проведения своей обычной ежеквартальной проверки иностранцев, находящихся в городе, с тревогой обнаружили не менее трех тысяч французских «визитеров». Не придумав никакого более действенного способа предотвратить беспорядки, они велели, чтобы на все окна, выходящие на улицу, были выставлены зажженные свечи, дабы их свет препятствовал совершению какого-либо тайного насилия. Ночь действительно прошла без происшествий, но на следующее утро Анжу явился верхом к Вильгельму, который, как обычно, занимался делами, оставаясь в постели, с невинной на первый взгляд просьбой после полудня принять участие в смотре войск в окрестностях города. Сомневаясь в его намерениях, Вильгельм просил его извинить, после чего Анжу уехал, по-прежнему пребывая в отличном настроении. Он успокоил свою совесть, попытавшись выманить принца Оранского из города ради его безопасности, и теперь, если он не поймет намека, за свою кровь он будет отвечать сам.

Затем Анжу прослушал мессу, пообедал раньше обычного и, когда большинство городского люда сидело за едой, поскакал к выезду из города в сопровождении нескольких приятелей и фламандского офицера, командовавшего гарнизоном Антверпена. Всю дорогу он шутил и смеялся. Когда перед ними распахнулись городские ворота, его спутники подняли пистолеты и застрелили караульных.

«О, монсеньер! – воскликнул ехавший рядом с ним фламандский офицер. – Что вы делаете?»

«Я собираюсь стать хозяином этого города с помощью своих собственных людей», – заявил Анжу и указал на французские войска, стоявшие прямо за воротами. Больше он не успел ничего сказать, поскольку, как только караульные рухнули на землю, французы завладели незащищенными воротами и с криками «Город взят! Да здравствует месса!» хлынули в город. Сам Анжу приветствовал их, благоразумно оставаясь далеко за воротами.

Вопреки его расчетам католическое население не поднялось, поскольку «Да здравствует месса!» значило для него гораздо меньше, чем «Город взят!». Антверпен в руках французов? Нет, только не это. Выскочив из-за столов и схватив оружие, бюргеры высыпали на улицу. За считаные минуты добровольцы из городской стражи заняли свои места, поперек улиц натянулись цепи, припасенные на случай нападения испанцев, а каждое окно и крыша дома превратились в позиции стрелков. Неистовый бросок французов по главной улице был остановлен на полпути к центральной площади, и одновременно с этим французские солдаты, пытавшиеся распространить мятеж на другие части города, были смяты и отброшены к городскому рву. Тех, кого задержали на главной улице, оттеснили назад дождем пуль и градом камней с крыш и булыжников, которые вытаскивали из мостовых. Передовые войска хлынули назад, но в узких воротах столкнулись со своим собственным подкреплением. К тому времени всеми ими овладела паника. Одни пытались пробиться внутрь, другие – наружу. Солдаты кололи и рубили друг друга, а тем временем залпы городских пушек, расположенных на доминирующей высоте, косили и тех и других.

Примерно в это же время на батарею прискакал Вильгельм и немедленно остановил канонаду, как с явным разочарованием прокомментировал один из свидетелей, «по причине своей природной мягкости». Оставшиеся французы бежали, спасая свою жизнь. Но, несмотря на это, потери были огромны – две тысячи человек, если не больше. Некоторые были убиты на баррикадах, но гораздо больше погибло в давке у ворот, в то время как другие прыгали или падали со стен и тонули во рву. Один антверпенский рыбак, обшарив карманы утопленников, набрал шестнадцать сотен экю, после чего берега усеяли оптимисты, вытаскивавшие трупы. На главной улице, где шли самые жаркие бои, среди тел солдат лежали «две сотни благородных господ, одетых в богато расшитый бархат». Этот богато расшитый бархат недолго украшал беззащитные тела, и вскоре надменные младшие сыновья французских аристократов, все эти накрашенные любимцы из свиты Анжу уже лежали голыми под зимним небом Антверпена.

Ту ночь герцог Анжуйский спал – если он действительно спал – за пределами городских стен, в Берхеме. Во всяком случае, он настаивал, что его совесть чиста, о чем он в тот же вечер написал Вильгельму.

5