Принц Вильгельм I Оранский. В борьбе за независимость Нидерландов от Испанской короны

Король Филипп, со своей стороны, был, в сущности, доволен тем, что беспорядки в Нидерландах приняли такой оборот, ведь в конституционных вопросах его позиция была слабой, зато в вопросах религии очень сильной. Если протестанты будут так глупы, что возьмут на себя роль создателей политических неприятностей, то он сможет подавить католиков, которые станут противиться его политике с патриотической точки зрения, – тех, с кем ему уже пришлось бороться, когда он пересматривал границы епископских епархий и устанавливал верховенство Гранвеллы. Филипп сможет замаскировать будущее неминуемое наступление на независимость Нидерландов под открытую борьбу между старой и новой верами. Таким образом, в стране, где большинство населения исповедует, хотя и не слишком горячо, католическую веру, он сможет ослабить любую «национальную» оппозицию и установит вооруженный контроль Испании над Нидерландами под предлогом защиты веры.

Именно это предвидел и этому старался помешать Вильгельм. Именно к этой катастрофе восторженные протестантские экстремисты увлеченно вели Нидерланды.

Как только Гранвелла уехал, они стали непослушными. Среди низшего дворянства сочувствие протестантам – лютеранам или кальвинистам, но в основном кальвинистам – стало модным, как новый фасон камзола, и имело так же мало настоящего смысла, как мода. Это было стильно, современно; это было популярно у народа – у бедняков, среди которых были искренне верившие, а молодые дворяне любят популярность. Но это была странная религиозность: она проявлялась главным образом в насмешках над официальным католицизмом или в таком грубом нарушении приличий, как появление пьяным на мессе, где присутствовала регентша.

Маргарита все больше сердилась, наблюдая за этими выходками, но у нее были более срочные и серьезные причины для волнения: Штаты, ободренные отъездом Гранвеллы, теперь просили об осторожном пересмотре королевской религиозной политики. Их тревога была обоснованной, и причины у нее были самые практические. Страна лишалась лучших работников: они эмигрировали в Англию и Германию. Иностранные правительства поощряли эту эмиграцию, и каждый год из Нидерландов уезжали целыми колониями переселенцы, которые потом раскрывали ценные приемы своего ремесла иностранцам и конкурентам. Маргарита видела причину эмиграции и объясняла Филиппу, что проблема тут была не в самой религии, потому что даже входившие в Штаты священники, каноники и аббаты были за пересмотр политики.

Филипп читал ее протесты равнодушно. Маргарита поняла, что он принял решение, когда в августе получила ошеломившее ее указание обнародовать в Нидерландах постановления Трентского собора. Никто в Государственном совете, даже самые верные слуги Филиппа, не считал, что момент для этого был выбран удачно, и реакция в стране на распоряжение короля была крайне неблагоприятной. Этот категоричный приказ не понравился ни католикам, ни протестантам. Новое и окончательное утверждение обрядовой практики и догматов католической церкви на Трентском соборе что-то значило только для малого числа религиозных энтузиастов. В Нидерландах богатые и родовитые люди уже много лет лишь на словах принадлежали к церкви, а бедняки были вполне довольны нестрогими и невежественными священниками, которые упорно продолжали петь так, как привыкли, даже когда им указали на ошибки. Возрожденный дух Контрреформации был так же странен для католического большинства, как ненавистен протестантскому меньшинству, и был одинаково чужим для тех и других. Но еще хуже было то, что этот приказ Филиппа напрямую нарушал их привилегии: король вводил новые законы, не проконсультировавшись со штатами. Однако Филипп знал, что делал: католики могли ворчать, но действовать стали бы только протестанты, и он вынуждал протестантское меньшинство действовать открыто. Его успех был лишь частичным. Благодаря верности штатгальтеров и сдерживающему влиянию принца Оранского новое распоряжение короля не было встречено никакими событиями, которые было бы можно назвать восстанием. Однако Штаты Фландрии немедленно подали петицию против введения инквизиции, а в Антверпене толпа забросала камнями палачей во время сожжения на костре монаха, повторно впавшего в ересь. Валансьен и Брюгге, такие беспокойные год назад, теперь остались в покое.