Принц Вильгельм I Оранский. В борьбе за независимость Нидерландов от Испанской короны

Вильгельм принял их в пустой комнате покинутого монастыря, где находилась его штаб-квартира. Принц Оранский лежал в постели, измученный лихорадкой, ослабевший и очень худой, и рядом не было никого. Увиденное так потрясло людей, что глава депутации, забыв об их собственных проблемах, вскрикнул от ужаса. Отвечая на вопросы посланцев Лейдена слабым голосом, в котором слышалась боль, Вильгельм признался, что очень болен. Так болен, что предпочел отослать слуг из опасения, что они могут заразиться. Затем с тревогой спросил, сколько еще сможет продержаться город. Он заверил их, что помощь придет, потому что дамбы уже пробиты, и флотилия барж, груженных продуктами, готова к отправке. Когда они ответили, что смогут продержаться еще несколько недель, это, похоже, придало Вильгельму сил, и он снабдил их письмами, в которых приветствовал и успокаивал героический город. Штаты последовали его примеру. «Спасение Лейдена – это спасение Голландии», – написали они защитникам города. По прошествии некоторого времени вдали над плоской равниной взметнулись сигнальные снаряды, сообщавшие, что посланцы вернулись в город и Лейден будет держаться до последнего.

Но Вильгельм действительно был очень болен. Доктора списывали это на меланхолию, и, возможно, не ошибались, потому что он по-прежнему не имел точных сведений о смерти своего брата и был в плену страшных и бесполезных догадок и слухов. Непоправимая утрата этой сильной эмоциональной привязанности – последнего, что осталось от его разрушенной личной жизни, породила меланхолию и падение сопротивляемости к малярийной лихорадке, витавшей над болотами Роттердама. Вильгельм чувствовал себя измученным и психически и физически. «У меня голова идет кругом от огромного множества дел, так что я с трудом понимаю, что делаю», – писал он Иоганну. Почти два года он нес всю ответственность за государство и армию, дипломатию и финансы без отдыха, без передышки и почти без элементарных бытовых удобств. Он больше не жил в роскоши, как в Брюсселе, а имел всего нескольких слуг, спал плохо и мало, ел что придется и когда придется и обитал в штаб-квартирах, которые удавалось найти. Еще с юности Вильгельм был подвержен периодам нервного истощения, но никогда не жалел ни сил, ни нервов и восстанавливал их редкими днями, проведенными в постели в полнейшей прострации. Но такой эпизодический отдых уже долгое время был ему недоступен, а последние месяцы он провел больным на ногах, пока очередной приступ лихорадки не свалил его окончательно.

Его штаб-квартира в Роттердаме не отличалась удобствами. Вильгельм занимал шумную комнату на первом этаже, стены которой из покрытого лаком дерева отражали палящий зной. Мы не знаем, догадывался ли кто-нибудь открывать окна, впрочем, в условиях застоявшейся летней жары это не имело бы большого значения. Чтобы охладить помещение, на пол клали ветки с зелеными листьями и сбрызгивали их холодной водой. Один или два раза, пока слуги перестилали его постель, Вильгельм терял сознание от одной лишь попытки сесть. Лихорадка усиливалась, интервалы между приступами становились короче, сами приступы – все более изнуряющими, а встревоженные доктора тщетно пытались облегчить их с помощью кровопусканий, которые лишали больного последних сил. Он не мог спать ни днем ни ночью, лишь время от времени забывался на несколько минут. Венцом всех мучений Вильгельма была жажда. При той знойной жаре ему не могли предложить ничего холодного, а с учетом того, что вода всегда таила в себе опасность, его поили вином. Вильгельм не мог ничего есть, по крайней мере, ничего, что ему предлагали.

В этот момент в Роттердам из Алкмаара привезли Петера Фореста. Он специализировался на вопросах питания и считался своего рода экспериментатором, но, что более важно, имел талант лечить таких сложных пациентов, как Вильгельм. Форест начал с того, что запретил вино, и в дальнейшем Вильгельм не пил ничего, кроме чистой воды и фруктовой кашицы. В то же время ему полагалось через небольшие интервалы съедать несколько ложек желе из красной смородины и черничного джема или творог с яичным белком. На этой щадящей диете Вильгельм сразу начал поправляться. Лихорадка ослабела, он стал лучше спать, а когда его состояние улучшилось, Форест начал восстанавливать его силы с помощью тоника собственного изобретения, состоявшего из пива, вина и сахара. Через две недели Вильгельм снова встал на ноги.