Принц волков

Когда она перестала задыхаться, то почувствовала, что он перенес её, и она зафиксирована без помощи его тела с подбородком, поднятым вверх так, что у глаз не оставалось никакого выбора, кроме как смотреть вперед. Даже через абсолютную пустоту ума она видела боль, стоящую в его глазах, столь очевидную, как больное, кровоточащеё место в её сердце, где живые стенки были вырваны.

— Нет, — хрипло сказала она. — Это слишком много. Я не могу. Не могу… — она попыталась вырваться, но он не дал ей освободиться. — Отпусти меня, Люк, отпусти меня.

— О, Джоэль, — слова были сказаны так, как будто каждое несло свое собственное бремя отчаяния, — я не могу отпустить тебя. Мне жаль, что я не смог заставить тебя понять. Я хотел, чтобы ты осталась со мной по своим собственным соображениям. Я надеялся…

Он резко замолчал, и пелена холодности застелила его глаза, когда он снова открыл их. Внезапно в них больше не было печали. Только мучительная боль, которая эхом отозвалась в ней.

— Я не понимаю то, что происходит, — прошептала Джой, обращаясь к себе, убегая от его обжигающей энергии. — Мне нужно время подумать, мне нужно…

— Ты не можешь оставить меня, Джой, — настаивал он несчастным, измученным шепотом. Затем взял её лицо в свои руки и обрушил на нее такой пристальный взгляд, который она впервые увидела в баре много лет тому назад, в прошлой жизни. Она узнала этот взгляд, как осознала пробуждение той новой и ужасной силы внутри себя. Она узнала его, как только почувствовала первые признаки его воздействия, и что—то внутри неё напряглось, чтобы сопротивляться. Но больше не было сил. Больше не было желания бороться с принуждением этих глаз и того, что они обещали и требовали.

Джой почувствовала, что её взгляд перестал фокусироваться и потянулся уверенно и неизбежно к тому месту, которое сулило мир, безопасность и защиту от суматохи, в которую превратилась её жизнь.

Когда он выпустил её, она лежала рядом с ним, такая же слабая и беспомощная, как новорожденный котенок. Не было никакого желания ничего делать, кроме как лежать в его объятиях. Весь страх ушел, но Джой больше не могла вспомнить, чем было то, чего она боялась, всё это казалось бессмысленным и неважным. Она была там, где хотела быть. Она чувствовала теплое дыхание Люка, шевелящее её волосы, его руки, ласкающие её спину, до тех пор, пока глаза не начали медленно закрываться. Она так устала, и она была в безопасности. Люк был рядом, чтобы заботиться о ней.

— Я сожалею, Джоэль, — Люк был очень далеко, — сожалею, — и она чувствовала, что он спрятал свое лицо в её волосах, пока бессмысленные слова уносили её в место покоя.

Люк сидел на полу у стены, желая, чтобы биение его сердца замедлилось, а инстинктивные реакции тела вернулись под контроль разума. Стыд, который он испытывал за то, что совершил, душил снова и снова, но не было сомнений вернуть все назад. Не было смысла в том, чтобы спрашивать себя, как он мог сделать это по—другому, лучше… так, чтобы она осталась по собственному желанию.

Он пытался убедить себя, что она не будет страдать от этого. Её ясный интеллект и диапазон эмоций останутся незатронутыми. Она не могла потерять никакой истинной части себя или забыть что—то, что имело значение. Ненадолго.

Он помог ей жить — как живут волки, как жило большинство его людей — настоящим, без оглядки на прошлое, которое нельзя изменить, без страха перед непредвиденным будущим, который так часто отравлял жизни «чужаков».

Он отравил и свою жизнь. Он боялся этого неизвестного будущего настолько глубоко, что украл часть воли своей спутницы и запер её там, где она не смогла бы её найти. Спрятал так, чтобы она не смогла сделать выбор — оставить его. Выбор, который он не смог бы принять и которым не смел рисковать. Выбор, который сделал его отец и который убил его мать.

Он ударил кулаком по пыльным половицам настолько сильно, что кости соприкоснулись друг с другом со стреляющей болью. Всецело потеряв себя, он испортил в своей жизни то, что должно было принести радость и целостность им обоим. Поскольку знал, что Джой тоже чувствовала это — но не той трезвой рассудительностью, с которой все всегда держала под своим контролем. А той, более глубокой потребностью, в которой не смела признаться самой себе. Той самой потребностью, которая была и у него. В ее сердце и душе была пустота, которую мог наполнить только он.

Так же, как только она могла заполнить его пустоту.

Он услышал тихий звук шагов Коллье и учуял его, прежде чем доктор открыл дверь.

Люк не почувствовал холода, заполнившего комнату, так как был охвачен внутренним холодом, который был сильнее внешнего. Он бесстрастно поднял глаза, когда Коллье закрывал за собой дверь, прислоняясь к ней, чтобы посмотреть на своего молодого друга с кажущегося обманчиво безопасным расстояния в несколько метров.

— Не волнуйся, Алан, — сказал он с натянутой улыбкой. — Я тебя не укушу.