Его тон противоречил словам, однако, казалось, что это достаточно успокоило Коллье; доктор подошел поближе и сел на табурет, ближайший к очагу. Люк сидел в напряженной позе и мучился предчувствием. Коллье, твердил он себе, не был опасен.
— Я договорился о своем транспорте, Люк, — сказал Коллье с осторожным нейтралитетом. — Он подберет меня в обед, — воцарилась выжидающая тишина, Люк только смотрел, и, наконец, Коллье откашлялся и продолжил. — Я не должен был оставаться здесь так надолго, но холодный дождь и туман помешали приземлиться Уолтеру; Джой теперь ничто не угрожает, а мне нужно срочно возвращаться в Лоувелл.
Он снова остановился и переменил позу на табурете, в едва уловимых движениях и подергиваниях его обычно спокойной натуры обнаруживалась некая неловкость.
— Тогда иди, Алан. Я позабочусь о Джой, — голос Люка был резок, но он не мог смягчить его, острота вины, нужды и возмущения затачивали его так, что это причиняло боль горлу. С неторопливым усилием он вспомнил свои долги. — Я говорил прежде, что благодарен тебе и не забуду об этом. Ты спас её, — честность и память о прежней близости заставили его признать то, что безусловно понимал Коллье. — Ты спас нас обоих.
— Она знает? — Коллье спросил настолько быстро, что Люк понял, что этот вопрос был его единственной целью и почему он обращался со своим почти сыном как с непредсказуемым, полуприрученным животным. Которым, мрачно подумал Люк, он и являлся. Не намеренно, Люк обнажил свои зубы в абсолютно невеселом выражении, которое было далеко от человеческого.
— Знает, — полуложь удалась с удивительной непринужденностью. Это был вопрос выживания, и именно дух волка задвинул бесполезную вину. Даже человеческая часть его натуры знала, что в его слове была доля правды. Джой знала — на какое—то мгновение она, действительно, знала.
Коллье почти расслабился, но его глаза были всё еще осторожными и ищущими.
— Она действительно понимает, Люк? Что это будет означать для неё, как это изменит её жизнь? — подавляя желание зарычать, Люк отвернулся, но голос Коллье был неумолим. — У неё должен быть выбор. Ты должен позволить ей выбирать собственную судьбу, Люк. Она не росла, всю жизнь готовясь и надеясь на возможность того, что случилось.
Люк закрыл глаза, как будто это могло отгородить его от слов.
— Ты думаешь, я не могу понять твоих чувств, Люк? — голос пожилого человека стал неожиданно теплым и сочувствующим. — Я действительно знаю. И желал бы не знать. Я хотел так много… — он прервался, когда его голос сорвался, глубоко вдохнул и продолжил. — Даже твоя мать должна была сделать свой собственный выбор.
— И это убило её, — прорычал Люк. Внезапно бомбардировка самоненавистью стала настолько сильной, что только защита должна была направить её на единственную доступную цель. — Ты думаешь, что понимаешь? — он обратил всю силу своего взгляда на Коллье, обнажая зубы в презрении. — Ты ничего не знаешь об этом. Ты хотел женщину, которую не мог иметь — потому что ты не несешь кровь. У неё же вообще не было никакого выбора. Как нет его у меня.
Доктор вздрогнул, отдернувшись в инстинктивной потребности к отступлению. Люк наблюдал, как он медленно откинулся назад, его светло—голубые глаза сузились от медленно просыпающегося гнева.
— Ты боишься, Люк, и поэтому прикрываешься этим самым принуждением, как будто ты недостаточно человек, чтобы управлять им. Но я знаю лучше, — последние четыре слова были словно ударами. — Ты не животное, Люк. Ты не просто существо инстинкта. И она стоит намного большего, чем твои инстинкты сделают из нее — самку, которая продолжит твою родословную и родит твоих детёнышей.
Он преднамеренно использовал этот термин, и тот возымел желаемый эффект.
Люк вскочил на ноги еще прежде, чем успел захотеть сдержаться, и остановился за незначительный миг до того, как собирался в гневе швырнуть своего старого друга через всю комнату. Его пальцы изогнулись в когти, но он удержал руки по швам до тех пор, пока не смог доверять себе, чтобы ответить.
— Проклятье, Коллье. Это не то, что она для меня значит, — он проглотил желчь, которая забила горло и пресекла поток проклятий, которые пробились, чтобы занять свое место. — Она…
Слова не шли. Он резко отвел глаза от выражения на лице старого друга, не в состоянии выносить жалости, которую, как ему показалось, увидел там.
— Ты не можешь вызвать любовь, Люк. Она приходит в свое собственное время и своим собственным способом. Если ты попытаешься вызвать её — если будешь прятаться за меньшее и надеяться, что этого достаточно — то она умрет, прежде чем у неё появится шанс вырасти.
Люк почувствовал руку Коллье на своей руке, но не захотел её сбросить.
— Ты не обязан рассказывать мне, что она значит для тебя. Но не делай ужасной ошибки, разрушая то, что ты, возможно, нашел. Не позволяй своему страху и своей потребности заменить единственную вещь, которая имеет значение.