Принцесса и Гоблин (др.перевод)

Говоря это, она подхватила маленькую принцессу и усадила её себе на колени. Теперь на женщине снова было белое платье, и выглядела она, если только это возможно, ещё красивее, чем прежде.

— Прабабушка, а со мной Керди. Он не поверил мне, когда я рассказала ему о тебе, поэтому я привела его с собой.

— Вижу, вижу. Он славный мальчик, твой Керди, такой смелый! Ты рада, что спасла его из заточения?

— Конечно, рада, прабабушка! Но он нехорошо делал, что не верил мне, когда я говорила правду.

— Люди верят только в то, во что они способны поверить, и кто верит в одно, не должен сердиться на того, кто верит в совсем другое. Ты и сама вряд ли бы во всё это поверила, если бы оно не приключилось с тобой лично.

— Наверно, прабабушка, это так! Стыдно признаться, но ты права. Зато теперь и он поверит.

— Не знаю, так ли? — ответила прабабушка.

— Ты веришь, Керди? — обратилась Айрин к мальчику.

Керди стоял посреди комнаты, изумлённо тараща глаза. Принцесса решила, что он поражён красотой её прабабушки.

— Поклонись же моей прабабушке, Керди, — сказала она.

— Не вижу никакой прабабушки, — хмуро ответил Керди.

— Как не видишь прабабушки! Я же сижу у неё на коленях! — возмутилась принцесса.

— Не вижу, и всё, — повторил Керди с обидой в голосе.

— А видишь, как чудесно горят в камине розы — правда, теперь там есть ещё белые розы, а не только красные, — продолжала спрашивать Айрин, сбитая с толку не меньше Керди.

— Нет, не вижу, — настаивал Керди, не переставая хмуриться.

— И голубой кровати не видишь? И розового покрывала? И этой чудесной люстры как луна, вот этой, что свешивается с потолка?

— Вы изволите играть в сочинялки, ваше королевское высочество, и я считаю, что это не очень любезно с вашей стороны — после того, что мы вместе перенесли в этот день, — сказал Керди, чувствуя себя глубоко задетым.

— Тогда что же ты видишь? — спросила Айрин, которой вдруг пришло в голову, что не верить ему — это столь же нехорошо, как и то, что он ей не верит.

— Я вижу совершенно пустой чердак, точно как в хижине моей матери; правда, такой большой, что вся эта хижина сюда вместится, и ещё останется простору, — ответил Керди.

— А больше ты ничего не видишь?

— Я вижу лохань, вижу кучу гнилой соломы, высохшее яблоко, солнечный свет, пробивающийся сквозь дыру в крыше и освещающий твою головку, и ещё благодаря ему отлично виден толстый слой серой пыли, покрывающей всё вокруг. Оставь свои фантазии, принцесса, и возвращайся в детскую, как хорошая девочка.

— Но ты же слышал, как моя прабабушка разговаривает со мной? — чуть не плакала Айрин.

— Нет. Я слышал всего лишь воркование голубей. Если ты сейчас же не отправишься вниз, я брошу тебя здесь. Так что не упрямься, ведь никто не поверит ни одному нашему слову. Все решат, что мы насочиняли. Только мои отец с матерью способны мне поверить. Они-то знают, что я не выдумщик.

— Значит, ты мне так и не поверил, да, Керди? — сказала Айрин, тихо заплакав от разочарования и досады: ведь теперь в их с Керди отношениях словно трещина пролегла.

— Не верится, и ничего тут не поделаешь, — ответил Керди и повернулся к выходу.

— Как же так, прабабушка? — всхлипнула принцесса, уткнувшись носом в грудь старой женщины. Её сотрясали сдавленные рыдания.

— Ему нужно дать время, — сказала прабабушка. — А пока — тебе не верят, и ты смирись. Снести это нелегко, но и мне приходилось такое сносить и ещё не раз придётся. В самом конце я позабочусь о том, чтобы Керди думал о тебе получше. А теперь мы его отпустим.

— Идёшь ли ты? — спросил Керди.

— Нет, Керди, моя прабабушка отпускает тебя одного. Когда спустишься с последней лестницы, сверни направо и попадёшь в переднюю, а там сможешь выйти через заднюю дверь.

— Да уж отыщу дорогу. И без тебя, и даже без ниточки твоей прабабушки, — грубо ответил Керди.

— Эх, Керди, Керди!

— Я домой тороплюсь. Очень тебе обязан, Айрин, за то что ты вывела меня на свет, но, пожалуйста, не считай меня за дурака.

Произнеся это, он толкнул дверь и, не закрыв её за собой, не сказав больше ни слова, сбежал по лесенке. Айрин удручённо прислушивалась к его удаляющимся шагам. Затем она вновь обратилась к прабабушке.

— Что всё это значит, прабабушка? — всхлипнула она и, не удержавшись, залилась слезами.

— Это значит, любовь моя, что я не намерена раскрывать своё присутствие. В некоторые вещи Керди ещё не в силах поверить. Видеть — ещё не значит верить, это значит всего лишь видеть. Помнишь, я говорила тебе, что если бы Лути довелось меня увидеть, она бы долго-долго протирала глаза, пока не перезабыла бы половину увиденного, а вторую половину обозвала чепухой.

— Да, но я думала, что Керди...

— Тебе правильно думала. Керди посообразительнее Лути, и, как ты скоро убедишься, это будет не напрасно. Но пока, будь любезна, удовлетворись тем, что некоторое время твоим словам не дают веры. Всегда хочется, чтобы нас понимали, и очень горько, когда это не так. Но есть одна вещь, без которой нам и вовсе не обойтись.

— Какая вещь, прабабушка?

— Способность понимать других.