Он больно потянул меня за волосы назад. Закрой рот.
– Видел когда-нибудь такое, а, Канарейка.
Застывший как столб Курт только что не истекал слюнями, пялясь на мое полуобнаженное тело. Моргнув, он яростно замотал головой.
– Всегда мечтал, всегда мечтал увидеть ее наглые высокие соски.
Ворон ухмыльнулся.
– Так за чем же дело стало? Мечты должны сбываться! – и он ножом разрезал мой лиф между грудей и чашечки жалобно упали вдоль моего тела. А Курт стоял и похотливо пялился на мои торчащие сиськи.
Ворон накрыл мои груди руками, потер большими пальцами соски, превратив в нервные антенны, дразня Канарейку.
– А о чем ты еще мечтал?
Как загипнотизированный, подошел Курт ко мне ближе, наклонился ко мне своим грязным ртом…
– Не смей, Курт, только попробуй, я разобью тебе твое подлое ебало, я вгоню тебе нож в яйца, только осмелься, пидор, я выцарапаю тебе глаза…
Ворон заткнул мне рот своим платком, провонявшим спиртом и солодкой. Накатила рвота и я часто задышала носом, пытаясь прогнать позыв.
– Обожаю, когда она такая наглая. Тебе я смотрю, тоже нравится, крысёнок? Пососи их. Я хочу посмотреть.
И Канарейка начал слюнявить мои соски, шумно чавкая, как боров.
Я вопила, и не слышала сама себя.
Я изворачивалась и только делала приятнее своим мучителям.
Мужчины дышали все тяжелее и тяжелее. Поощряемый Вороном, почувствовавший власть Канарейка опустился передо мной на колени и обеими руками взявшись за края белых трусиков, потянул их вниз. А потом просунул свой язык мне между ног. Я ударила его коленом в подбородок, и он опрокинулся назад, стукнувшись затылком о пол и прикусив губу. По его подбородку потекла струйка крови.
Ворон расхохотался. Зрелище явно было ему по душе.
– Нехорошая, очень плохая девочка. Ты должен наказать ее, Канарейка.
Злобно кивнув, Канарейка с трудом поднялся, подошел ко мне и ударил по щеке. Раз, другой, снова, снова, и снова. Я чувствовала, что по моему лицу течет кровь, что, возможно, нос сломан, что моя слюна просачивается сквозь платок и стекает по подбородку. И все это время в ушах не смолкал смех Ворона.
Когда ему надоело, он взял меня под бедра, развел их и приподнял, удерживая в полусидячем положении.
– Давай, Курт, трахни ее. Я разрешаю.
Канарейку не нужно было упрашивать дважды. Суетливо он спустил штаны до бедер и, путаясь в калошах, подошел ко мне, надрачивая свой белесый стручок. Меня все-таки сострясла рвота, и Ворон милостиво вытащил из моего рта заблеванный виски платок, не дав благословенно захлебнуться и не видеть того, что произойдет дальше.
Канарейка вошел в меня и стал, пыхтя дергаться и беспорядочно тыкать, как будто до этого никогда не трахал женщину. У меня в голове все вывернулось от шока, и я видела себя со стороны, скулящую нет, нет, нет. Это продлилось мгновение, и я снова ощущала всю мерзость, заливающую меня от глаз до пяток и поэтому я ясно увидела момент, как рука Ворона с зажатым в ней ножом зашла за спину Курту и ударила его под ребра.
Запахло дерьмом, у Канарейки горлом пошла кровь и фонтаном залила мою грудь, а он все непонимающе смотрел и продолжал конвульсивно двигаться внутри меня.
– Никто не может брать то, что принадлежит мне, – любовно произнес Ворон и Курт умер.
Ворон сдернул его с меня, презрительно ткнув в труп ногой, а потом повернулся:
– Иди сюда.
– Он был спокоен в своем безумии, и поэтому еще более страшен и я подошла, думая, что он убьет и меня.
Но он всего лишь поставил меня раком, перегнув пополам и методично выебал. Закончив, дал коленом под зад, и я стекла на пол, и физически и духовно превратившись в желе.
Габирэль развалился в кресле, сытый и вальяжный. Умиротворенный.
– Принеси мне вина.
Я, передвигаясь на четвереньках, еле волоча свое разбитое грязное тело, подползла к столику. С трудом поднялась, взяла бутылку, бокал и замерла. Из моей сумочки, забытой и ненужной, торчал пузырек. Один из пузырьков. Я стояла к Габирэлю спиной, мне нужно было всего лишь коснуться края горлышка пальцами. Я знала, что, если он заметит – мне смерть.
И внезапно стало так весело: чего я боялась, я жалкая тварь, я превратилась в ничтожество, разве мне есть что терять? Проглотив истеричный смех, я вытащила бутылочку и вылила ее содержимое в вино.
Поднесла бокал Габирэлю, не поднимая глаз. Он принял его с усмешкой:
– Хорошая сучка, послушная. – Выпил, запрокинув голову, я видела, как ходит кадык на его шее. Похлопал рукой по спинке кресла, садись, мол. Я села и посчитала – раз.
– Ты же не обиделась на меня за это маленькое представление? Я ведь знаю, что ты в глубине души в восторге от унижения, да, дрянь? Скажи да.
– Да, – сказала я, а сама подумала. – Два.
– Умница. Все-таки я воспитаю из тебя правильную шлюшку. Поцелуй своего хозяина.
Я наклонилась и провела языком вокруг его губ, не касаясь и сказала вслух.
– Три.
– Три? Что ты … – и его накрыло.