Принцесса Иляна

Новоявленная мать прежде всего интересовалась, сможет ли присутствовать при крещении. По правде говоря, она, если не разрешат, была готова устроить скандал, но этого не потребовалось. Священник оказался очень снисходителен к католикам, а причины можно было легко понять. Он аж два раза упомянул, что Его Величество Матьяш милостиво разрешил переселенцам из Сербии построить в Пеште храм для христиан восточной ветви, раз уж саму Сербию, несмотря на все усилия крестоносцев, продолжают терзать турки.

Перед двоюродной сестрой Его Величества отец Михаил, конечно же, испытывал высочайшее благоговение, но Илона не хотела этим злоупотреблять, поэтому кивнула, когда священник сказал, что охотно пустит её в свой храм, но спустя сорок дней: после того как она причастится и исповедуется у своего католического священника.

— Простите госпожа, но чтобы войти в храм, вы должны быть чисты.

Из объяснений, касающихся будущего крещения Михни, Илона поняла, что её роль очень проста: принести ребёнка в храм, распеленать и вручить крёстному отцу, а дальше всё пойдёт само собой. Ей же останется только стоять в стороне и наблюдать.

Беседа прошла настолько хорошо, что отец Михаил даже осмелился, уходя, осенить свою собеседницу крестом, и Илона была весьма довольна, но когда она кликнула служанок, чтобы помогли ей перейти обратно в спальню, чувство довольства почти мгновенно пропало: явился разгневанный муж и, казалось, вот-вот поколотит.

— Ты что делаешь? — спросил он. — Зачем встала? Я решил не ругаться с тобой при священнике, но теперь скажу тебе кое-что...

— Я всего лишь хотела познакомиться с отцом Михаилом, и раз он сам пришёл, то...

— Хотела? — было видно, что он едва сдерживается, чтобы не закричать в полный голос, который было бы слышно даже на улице. — Ты думаешь, теперь можешь делать всё, что хочется? Я спрашивал у той женщины, которая принимала у тебя роды...

— У Марии, повитухи...

— Она уверяла, что тебе нельзя вставать по крайней мере пятнадцать дней. Тебе может стать плохо. Начнётся жар или ещё что-нибудь... Я не знаю...

— Влад, я совсем ненадолго.

— Ты будешь лежать, сколько сказано! А если хоть кто-нибудь из челяди снова станет водить тебя по дому, тут же вылетит за ворота. — Муж грозно посмотрел на двух служанок, которые явились на зов госпожи и теперь топтались возле неё: — Слышали обе? И остальным передайте!

Было видно, что для Ладислава Дракулы это роль совсем не привычная — лезть в женские дела. Он вёл себя даже немного забавно, потому что служанки растерялись, но где-то в глубине глаз у них появились искорки смеха:

— Господин, а сейчас что же делать? Госпожа сама обратно не дойдёт...

Муж, наверное, понял, что приказ отдан поспешно, но служанкам ответил нарочито строго:

— Ничего не делать, посторонитесь, — с этими словами он подхватил жену на руки и понёс в её спальню, и вот тут Илона всерьёз испугалась: «Я в последние месяцы заметно прибавила в весе. А если ему сейчас вступит в поясницу? Сам упадёт и меня уронит. Ох, Господь Всемогущий! И зачем я решила говорить со священником именно сейчас? Поговорила бы позже. Никуда бы он не делся».

Она оставалась испуганной даже тогда, когда её посадили на кровать:

— Влад, прости меня. Я больше не буду.

— Конечно, не будешь. Даже не пробуй.

Через неделю приехал боярин, который должен был стать крёстным отцом маленького Михни, но Илона смогла увидеть гостя и побеседовать с ним лишь после того, как истёк пятнадцатидневный срок её вынужденного затворничества. Пока она оставалась в спальне, то знала лишь то, что крёстным станет один из тех бояр, которые приезжали в дом осенью и встретили радушный приём.

Боярина звали Войко. Это был добрый светлоусый великан, а по рождению (чего Илона прежде не знала) происходил из тех же земель, что и священник, которому предстояло крестить её сына. И тот, и другой называли себя сербами.

По словам этого боярина, Илоне ни о чем не следовало волноваться, потому что все правила он знал хорошо. Он ещё не забыл, как крестил собственных детей, которые сейчас жили вместе со своей матерью в Эрдели.

Подтверждая своё знание обычаев, этот боярин показал Илоне подарки для своего будущего крестника: нательный крестик и белую крестильную рубашку, которые следовало одеть на ребёнка под конец совершения таинства, а также — одеяльце, шапочку и носочки.

Также этот боярин сказал, что одарить священника за труды должен именно он, а не семья «крещаемого». А ещё он при всякой возможности (которых было не так много, поскольку колыбель по-прежнему стояла в спальне Илоны) старался брать ребёнка на руки:

— Он должен считать меня за своего хорошего знакомца, а иначе, когда я буду держать его на руках в храме, испугается и раскричится.

* * *