Принцесса на горошике

Шереметова, прозорливо — знаю я свою дочь: Не дам тебе — ты зелёный горошек в стеклянной банке купишь.

Варька: Так зелёный горошек — показатель богатого дома, дефицит же, будет две банки — ты у нас будешь «графиня на горошике» — это редкое богатство, знатный дом — одна ветвь.

Челнок, показывается в дверях кухни: Да, графиня ты — гороховая!

Сцена 3: День третий Пук начинает своё предприятие в Столице

Пук, «Эйнштейн», цыгане, обслуга в апартаментах

«Эйнштейн», с досадой: Ну почему мы решили выпускать конфеты?! Конфеты у нас уже есть — «Коркунофф», два «ф»!

Пук, оправдывается с наивным простодушием большого ребёнка: Потому что я коробочку придумал…

Показывает образец — коробка вся с царскими вензелями золотом, их избыточно много, место для названия свободно и «Эйнштейн» подозрительно сощурился — это что же для фамилии место — опять именные?!

Пук: Я не могу поставить на коробке своё имя, я его вообще не могу писать русскими буквами, мой дедушка сбежал из России в Первую мировую, открыл своё дело, Пук — знатное имя, звучит в своём кругу, и это моя трагедия — не для конфет, но я прямо вижу — лучше вашего «Коркунов», что такое Коркунов — я не знаю, а у меня «царские», ну «Романов» я не претендую, но заказ — не меньше графские!

Пук в унынии посоветоваться берёт с журнального столика свой фамильный альбом семейных фотографий, родовой, протягивает компаньону, чтобы тот взглянул на все написания фамилии.

«Эйнштейн», прикидывает знатное имя прочесть деликатнее, но в отчаянии беспомощности растерянности срывается с языка глупая ошибка: Рук… Извини!.. Не русскими… я запутался.

Пук, снимает его конфузливость, всяко слышал: Да валяй. Ещё что?

«Эйнштейн»: Пак…

Пук: Нет!

«Эйнштейн», не унимается: Пюк…

Пук: Нет.

«Эйнштейн», вымученно: Пякк…

Пук, взрывается на это, не выдержав муки, и правит его звучание: Бяк!!!

«Эйнштейн» замирает в растерянном недоумении — что дальше?

Пук в ярости круто разворачивается и уходит от «Эйнштейна», открывает дверь в соседние апартаменты, щелчком пальцев заказывает — цыгане вступают на его жест привычным хором. Они голосят рыдающие мотивы, выражение лиц являет крайнее осуждение вертепу Пука, но это осуждение безнадёжности. Пук на рыдания цыган начинает танцевать в цыганский мотив ухода от реальности мира, в отрыв он заходится в танце на голоса и щёлкает пальцами снова — ему подают на серебряном подносе рюмку водки, Пук, приоткрыв глаз, привычно тянется за рюмкой и опрокидывает «рюмочку» в глотку, закрывает глаз, продолжает свой цыганский танец ностальгии по Родине предков, по перерывам в минуту ему подают рюмку водки, и он опрокидывает её в себя. «Эйнштейн» оторопело пялится. Пук падает с ног от очередной рюмки и пытается продолжить танец на полу, но не выходит.

Пук, голосит жалостливо: Девочки!..

Никто на его зов о помощи не приходит. Он требует рюмку себе лежачему на пол, получив её, опрокидывает махом за темечко — на пол, словно спутав, куда нести рюмку, и так — унесши водку мимо упавшей рукой и замучившись на полу, он затихает — отрубился.

«Эйнштейн» равнодушно уходит — сегодня о деле уже ничего не будет, от конфуза прикрывает за собой дверь в апартаменты.