Принцесса на горошине

- Да, - кивнула мама со всей печалью мира на лице. – Представляете, девочка даже не знала, что я жива. Она тоже была уверена, что я погибла в мнимой автоаварии, и могила мо где-то далеко. Отец ей так сказал. Вы представляете, что пережил ребенок? Маленький ребенок, которого лишили матери?

- Что она сказала вам при встрече? Как отреагировала?

Мама молчала, смотрела в сторону, кусала губу. А я ждала её ответа, с замиранием сердца ждала.

И она, в конце концов, сказала:

- Она не виновата. Её так воспитали.

Я сжала кулаки, хотя, на самом деле, мне хотелось кричать. Я искренне считала, что мама не имела права этого говорить. Предавать мои чувства, или их отсутствие, огласке.

- Она не захотела с вами общаться? – ахнул кто-то в микрофон. – Марьяна не захотела?

- Дело не в том, что она не захотела. Просто… наверное, я ей чужая. Она очень любила отца, и на фоне его ухода из жизни… Я не смогла занять его место в её сердце. Мы встретились несколько раз, но затем Марьяна отгородилась от меня. На звонки не отвечает, встречаться не хочет. – Мама улыбнулась. – Поступает так же, как её отец когда-то. Она всегда для меня занята.

- Вы обижены на дочь, Любовь Витальевна?

Мама удивленно ахнула.

- Нет, что вы. Как я могу на неё обижаться? Я столько лет мечтала её увидеть. Просто увидеть… Чтобы она узнала обо мне. Обижаться я не могу. Я и сюда пришла, наверное, потому, что не могу до неё достучаться. Как вы правильно сказали: рассказать свою историю. Чтобы она знала, что я думала о ней, не забывала. Я очень хочу наладить с ней отношения. – Мама вдруг посмотрела в камеру, и проговорила: - Марьяна, если ты сейчас смотришь, подумай, дочка, мы ведь остались втроем. На всем свете втроем. Ты, я и твоя сестра. Ради чего, точнее, ради кого ты отбрасываешь нас в сторону?

- А ради кого, Любовь Витальевна? – ухватился за мамины слова ведущий.

Мама сделала вид, что сомневается, стоит ли продолжать говорить, а я мысленно приказывала ей молчать. Буравила взглядом экран телевизора, лицо матери, когда его показали крупным планом, но знала, что это – бессмысленная надежда, надеяться на её благоразумие.

- Этот человек, - проговорила мама, с напускной осторожностью, - как он появился, Марьяну будто подменили.

- О ком вы говорите?

- О Марате Давыдове. Я знаю, что, наверное, лезу не в свое дело. Марьяна рассказывала, что когда-то её и Марата связывали близкие отношения. А сейчас девочка осталась одна, беззащитная… По крайней мере, он так думает, и он снова появился. И пытается диктовать ей, как жить. Кого выбирать. Притом, что он, насколько я знаю, человек семейный.

Я закрыла глаза.

- Глупая баба, - услышала я голос Пал Палыча. – Она глупая баба, Марьяна.

- Да какая уже разница? – не сдержалась я. Я вскочила, с гневом глянула на экран телевизора, и потребовала в панике: - Выключите его, выключите!

- Марьяна, Марьяна, успокойся, - засуетилась Шура, со слезами в голосе. – Мы выключим, не будем их слушать!

Экран телевизора потух, да и сама скандальная программа уже подходила к концу. Чем она закончится, я знать не хотела. Я остановилась посреди комнаты, меня разрывало изнутри желание какого-то действия, хотелось что-то сделать, закричать, затопать ногами, но ничего, кроме неловкости, даже перед самой собой, я бы не почувствовала. Прекрасно это знала. Поэтому я стояла, пыталась контролировать сбившееся от эмоций дыхание. Пытаться соображать в таком состоянии, было бессмысленно, поэтому я не думала о том, что делать дальше. Я думала о том, как пережить волну осуждения и стыда, которая непременно накроет имя отца, да и моё, уже завтра.

- Я пойду к себе, - сообщила я. Шагнула в сторону двери, но голос Пал Палыча меня остановил.

- Марьяна, тебе надо покричать. Хочешь, на меня покричи, - предложил он.

Я глянула на начальника охраны. С сожалением.

- Мне убить хочется. Но страшно подумать о том, чтобы убить собственную мать.

Бутылка вина, которую я откупорила этим вечером, пряталась на подоконнике, за занавеской. От Шуры была припрятана. Сейчас мне было не до Шуры, я щедро плеснула в бокал, что стоял рядом, сделала несколько больших глотков. Вообще не полегчало. Вот вообще. И прав был Пал Палыч, хотелось кричать от возмущения и бессилия.

Странно, но мама ответила на мой звонок сразу. Я думала, что она не осмелится. Но она ответила, и голос её звучал проникновенно и заботливо.

- Я слушаю тебя, Марьяночка.

Прямой эфир, в котором она так славно поучаствовала, по всей видимости, закончился только несколько минут назад, и мне, куда благоразумнее было бы, не звонить ей, не общаться, хотя бы следующие пару часов, но я не смогла бы столько выдержать.

- Ты что наделала? – спросила я её, не обратив внимания на её ровный тон. – Ты что наделала?! – выкрикнула я в трубку.

- Не кричи, пожалуйста, - проговорила мама совершенно ровно. – Ты слишком бурно реагируешь.

- Бурно реагирую? – выдохнула я. – А как мне реагировать? Ты вышла и опозорила на всю страну отца, меня!..