Принцесса-невеста

– Это слева от сердца. – Снова удар.

Снова крик.

– Это под сердцем. Угадал, что я делаю?

– Вырезаешь мне сердце.

– Ты вырвал мое, когда мне было десять лет; теперь я хочу твое взамен. Мы же с тобой любим справедливость – а что может быть справедливее?

Граф закричал в последний раз и в страхе рухнул замертво.

Иньиго на него посмотрел. Лицо графа посерело и окаменело, из порезов на щеках струилась кровь. Глаза выпучились от ужаса и боли. Загляденье. Если тебе нравятся такие вещи.

Иньиго очень понравилось.

В 17:50 он поплелся прочь из бильярдной, и неведомо сколько шел неведомо куда, надеясь, что неведомый некто, который вел его вперед, не оставит и ныне…

– Я тебе кое-что скажу один-единственный раз, а потом исключительно от тебя зависит, умрешь ты или нет, – сообщил Уэстли, удобно лежа на постели; в углу у двери стоял принц со шпагой. – А скажу я вот что: брось шпагу; если бросишь, я уйду с багажом, – он глянул на Лютика, – а тебя мы свяжем, но не до смерти, и вскоре ты займешься своими делами. Если предпочтешь драться – ну, тогда в живых останется лишь один из нас.

– Я планирую еще некоторое время подышать, – ответил принц. – По-моему, ты блефуешь. Ты много месяцев жил в плену, и суток не прошло с тех пор, как я самолично тебя убил, и вряд ли в твоих руках осталась сила.

– Не исключено, – согласился Уэстли, – и когда минута настанет, не забывай: возможно, я и впрямь блефую. Возможно, я тут лежу, поскольку у меня нет сил встать. Взвесь все это хорошенько.

– Ты еще жив лишь потому, что сказал «не на жизнь, а на боль». Я желаю выслушать разъяснения.

– С удовольствием.

На часах 17:52. Еще три минуты. А Уэстли думал, двадцать три. Он выдержал долгую паузу, потом заговорил:

– Ты, конечно, уже догадался, что я не простой матрос. Я, в сущности, сам Робертс.

– Я, в сущности, ничуть не удивлен и не трепещу.

– Не на жизнь, а на боль означает вот что: если мы бьемся и побеждаешь ты, мне выпадает смерть. Если мы бьемся и побеждаю я, тебе выпадает жизнь. Но жизнь на моих условиях.

– А именно?

Ловушка по-прежнему не исключена. Принц напружинился.

– Кое-кто восхваляет твое охотничье мастерство, хотя у меня есть сомнения.

Принц улыбнулся. Парень его провоцирует. Зачем?

– Если ты знатный охотник, тогда, пустившись в погоню за дамой, ты, разумеется, начал с Утесов Безумия. Там состоялся поединок; ты видел шаги и выпады, ты знаешь, что сражались мастера. Подлинные мастера. Так вот, не забывай: в этом поединке я победил. И к тому же я пират. У нас свои трюки.

На часах 17:53.

– Искусство клинка и мне не чуждо.

– Для начала ты лишишься ступней, – сказал Уэстли. – Левой, затем правой. Ниже щиколотки. Полгода спустя у тебя получатся культи. Затем ты лишишься кистей. Запястья рубцуются чуть быстрее. В среднем, пожалуй, месяцев за пять. – Тут Уэстли почувствовал, что в организме творится неладное, и заговорил быстрее, быстрее и громче: – Потом нос. Ты не почуешь рассвета. И язык. Под самый корень. Даже обрубка не останется. Затем левый глаз…

– Затем правый, а затем уши, и давай уже к делу, – перебил его принц.

На часах 17:54.

– Ошибаешься! – Голос Уэстли зазвенел. – Уши я тебе оставлю, дабы ты лелеял всякий крик всякого ребенка, что узрит твое уродство, – всякого младенца, что при виде тебя разрыдается в страхе, всякой женщины, что воскликнет: «Боженька всемогущий, а это что за тварь?» – вечным эхом они станут отдаваться в твоих красивых ушах. Вот что такое «не на жизнь, а на боль». Это значит, что я подарю тебе жизнь в страдании, в унижении, в уродливом горе, и она истерзает тебя до последнего предела; вот так-то, свинья, теперь ты все знаешь, презренная рвотная лужа, и я говорю один раз, а ты сам выбирай, жить или умереть: ну-ка, брось шпагу!

Шпага со звоном упала на пол.

17:55.

Глаза у Уэстли закатились, судорогой скрученное тело выгнулось на постели дугой, а принц, увидев это, переломился пополам, схватил шпагу, выпрямился, наставил было клинок, но тут Уэстли вскричал:

– Вот теперь ты будешь страдать: не на жизнь, а на боль! – И глаза его снова распахнулись.

Распахнулись и запылали.

– Извини, я ничего такого не хотел, честно, сам посмотри. – И принц уронил шпагу вновь.

– Свяжи его, – скомандовал Уэстли Лютику. – Да побыстрее – возьми портьерные шнуры, они, пожалуй, крепкие…

– Ты его свяжешь гораздо лучше, – ответила Лютик. – Шнуры я, конечно, принесу, но, по-моему, вязать должен ты.

– Женщина! – взревел Уэстли. – Ты – собственность Грозного Пирата Робертса, и ты… сделаешь… что… тебе… велено!

Лютик содрала с портьер шнуры и как могла связала мужа.

Пока она вязала, Хампердинк лежал навзничь. Был он, как ни странно, доволен.

– Я не испугался, – сообщил он Уэстли. – Я уронил шпагу, потому что выследить тебя и загнать выйдет веселее.

– Думаешь? Вряд ли ты нас найдешь.

– Я завоюю Гульден и приду за тобой. Однажды ты беспечно свернешь за самый безобидный угол – а там я.

– Я Король Морей – жду тебя с нетерпением. – И Лютику: – Связала?

– Ну как бы.