Принцесса-невеста

И короче, я о чем: если Макс и Валери похожи на евреев – что с того? А вы думали, человек по имени Симон Моргенштерн – он кто? Ирландский католик? Смешно, кстати: родителей Моргенштерна звали Макс и Валери, и отец его был лекарем. Жизнь копирует искусство, искусство – жизнь, а я вечно их путаю и еще вот никак не запомню, кларет – это бордо или бургундское? Оба вкусные, а в остальном – какая разница? С Моргенштерном то же самое, и мы возвращаемся к нему позже – если точнее, спустя тринадцать часов, в четыре пополудни, за два часа до свадьбы.

* * *

– Что – и все? – потрясенно осведомился Иньиго.

– И все, – гордо кивнул Макс. Он давненько по стольку не бодрствовал и отлично себя чувствовал.

Валери от гордости чуть не лопалась.

– Красота, – сказала она. И повернулась к Иньиго. – Ты как будто расстроен – а по-твоему, на что должна быть похожа животворная пилюля?

– Уж не на комок глины с мячик для гольфа, – ответил Иньиго.

* * *

(Снова я, и больше я в эту главу не лезу: нет, и это не анахронизм; мячи для гольфа были в Шотландии уже семьсот лет назад, и вдобавок Иньиго, как вы помните, учился у шотландца Макферсона. Вообще-то, Моргенштерн всегда исторически достоверен; почитайте любую приличную книжку по истории Флорина.)

* * *

– Я напоследок обычно покрываю их шоколадной глазурью, – сказала Валери. – Смотрятся гораздо лучше.

– Уже, наверное, четыре пополудни, – сказал Макс. – Беги варить шоколад, а то не застынет.

Валери забрала комок и по лестнице направилась в кухню.

– Это твое лучшее чудо. Улыбнись.

– Сработает как часы? – спросил Иньиго.

Макс кивнул очень уверенно. Но не улыбнулся. В глубине души его что-то тревожило; он никогда ничего не забывал – ничего важного – и этого тоже не забыл.

Просто не вспомнил вовремя…

В 16:45 принц Хампердинк призвал Еллина. Еллин спешно явился, хотя знал, что предстоит, и заранее трепетал. Он даже написал заявление об уходе, сунул в конверт и спрятал в карман.

– Ваше высочество… – начал Еллин.

– Докладывай, – велел принц Хампердинк.

К свадьбе он нарядился в белое. Он по-прежнему смахивал на могучий бочонок, но теперь ослеплял взоры.

– Все ваши желания исполнены, высочество. Я лично проследил за каждой мелочью. – Он до смерти вымотался, Еллин, и нервы его истрепались до состояния бахромы.

– Конкретизируй, – сказал принц.

Через час с четвертью ему предстояло убить свою первую женщину, и он размышлял, успеет ли сомкнуть пальцы на ее горле, пока не начнется крик. Полдня он упражнялся на гигантских колбасах и отработал движение до немалой ловкости, но все-таки гигантские колбасы – не женские шеи, хоть ты обмечтайся.

– Все проходы в за́мок, кроме главных ворот, сегодня утром были заново опечатаны. Вход и выход – только через главные ворота. На них я поменял замо́к. К нему есть всего один ключ, и он постоянно при мне. Если я вышел за ворота с сотней солдат, ключ торчит вовне, и никто не выйдет. Если я с вами, как сейчас, ключ торчит внутри, и никто не войдет.

– Взгляни сюда, – сказал принц.

Приблизившись к большому окну, он указал наружу. Под окном располагался прелестный сад. За ним – личные конюшни принца. А за ними, естественно, крепостная стена.

– Вот оттуда они и придут, – сказал принц. – Через стену, через конюшни, через сад, в окно, задушат мою королеву, а потом обратно тем же путем, не успеем мы и глазом моргнуть.

– Они? – переспросил Еллин, хотя понял, о ком речь.

– Гульденцы, разумеется.

– Но этот участок стены – самый высокий во Флоринском замке, тут ведь пятьдесят футов, атака наименее вероятна. – Еллин изо всех сил старался держать себя в руках.

– Тем больше причин выбрать именно этот участок; кроме того, всему миру известно, что гульденцы – непревзойденные скалолазы.

Еллину не доводилось об этом слышать. Он всегда считал, что непревзойденные скалолазы – швейцарцы. Он предпринял последнюю попытку:

– Высочество, до сих пор ни один шпион не сказал мне ни слова ни о каком заговоре против принцессы.

– А мне неопровержимые источники донесли, что вечером будет совершена попытка ее удушения.