Принцесса с дурной репутацией

– Я теперь смиренный брат Юлиус, дорогой Фигаро, – проблеял гость. – Найду ли я здесь скромный приют и прежнее гостеприимство?

– Разумеется, брат Юлиус, только соблаговолите сообщить, насколько скромны должны быть ваши покои. Сеновал, конюшня, кладовая для метел?

– А что, моя комната занята?

– Нет, но вы…

– Приготовьте мне мою комнату, – с металлическим смирением в голосе потребовал брат Юлиус.

– Как будет угодно, – склонил голову Фигаро.

Брат Юлиус вошел в зал, осмотрелся. Все украшения, коими мы когда-то расцвечивали строгую обстановку замка, давно были сняты. Наиболее ценные гобелены рачительные служанки загодя скатали и попрятали по кладовым, дабы у отбывающих нахлебников не возникло желания прихватить их на память. Сервизы из редчайших сортов фарфора, золотые и серебряные безделушки – всё попрятали в лари и сундуки под сто замков. Сюзанна проследила за этим лично. Мало того, из обостренного чувства справедливости Сюзанна повелела обыскивать на выходе каждого отбывающего «родственничка». И все равно редкой обсидиановой чаше и старинному письменному прибору из росского малахита приделали ноги. В такой атмосфере, да еще когда над головами кружат здоровенные пьяные осы, даже великий праздник Святого Исцеления прошел тихо, как лекция в анатомическом театре. Вассалы не выкатывали бочки с пивом, не зажигали костер и не зажаривали целую тушу быка, чтоб порадовать своим пьяным видом владетеля-благодетеля. Не было турниров и бала. Крестьяне не устраивали плясок, как обычно, и не выбирали королеву и короля последнего снопа. Среди них тоже быстро разлетелась весть о том, какой беде подвергся герцог Альбино. Оказывается, несмотря на гордый нрав, холодность и чопорность, и вассалы, и крестьяне любили и уважали герцога – он всегда был справедлив к ним, не облагал непосильным налогом и сквозь пальцы смотрел на то, что иногда деревенские парни охотятся на зайцев и косуль в герцогском лесу…

Итак, брат Юлиус осмотрелся.

– Его Высокоблагочестие у себя?

– Да, на крыше. Час назад святой Защитник веры окончил проповедь о целомудрии моркови и удалился на отдых, приказав его не тревожить.

– А герцог Альбино?

– В большой библиотеке.

– Я пойду к нему. Да, и пусть герцогиня Оливия со своей компаньонкой тоже туда явятся.

– Но они…

– Я же смиренно попросил? – брат Юлиус растянул бескровные губы в улыбке. – Или мне надо смиренно приказать?!

– Будет выполнено, святой брат.

– Так-то, – и, подхватив полы белого балахона, брат Юлиус отправился в библиотеку. Очень смиренным шагом с кавалерийской отмашкой.

Мы примчались в библиотеку со всею возможною поспешностью. И узрели картину, достойную кисти великого мастера: кроткий брат Юлиус развалился в кресле, задрав ноги в грязных монашеских сандалиях на письменный стол герцога, а его светлость стоял перед ним прямо, как капитан захваченного пиратами корабля, – бледный, яростный, гордый. Он даже не повернул головы, когда мы вошли, так был сосредоточен на брате Юлиусе его гнев. Зато смиренный монашек сразу нас приметил и разулыбался:

– О, сиятельная герцогиня! Смотрю, вы по-прежнему бреете голову с великой тщательностью, да еще и компаньонку к этому приохотили! А ведь это большой грех для женского пола! Такое непотребство! И куда только смотрит святая юстиция!

– А ты им настучи, благочестивый ты наш, – сквозь зубы процедила Оливия.

– А я напишу донос куда следует, что, будучи мирянином, ты принуждал меня петь запрещенные срамные песни, – осенило меня.

– Какие песни? Когда это было? – запаниковал братец Юлиус.

– Как? А «Только кружка эля на столе»? Дуэтом же пели, одаренный ты наш! Все слуги подтвердят…

– Ладно. Кончай балаган, Люци, – зло сказала Оливия. – Убери ноги со стола моего отца, ты, быдло! Это стол, за которым творит великий поэт!

– Творил. Когда-то, – огрызнулся Юлиус, но ноги убрал. Счастливец. Я уже намылилась в кухню за тесаком, дабы отсечь наглому монашку лишние конечности. – Я что-то не вижу, чтобы герцог Альбино написал хоть строчку.

– А тебя что, подсматривать прислали? Что ты понимаешь в поэзии и творчестве вообще, бездарь! Это такой процесс, такой!

– Ничего особенного в этом процессе нет, – отмахнулся братец Юлиус. – В свое время я прекрасно ознакомился с творческим методом его светлости и не знаю, отчего он медлит с произведениями по заказу Его Высокоблагочестия.

– По заказу даже кошки не плодятся, – рыкнула Оливия. – Отец много работает над темой. Глубоко проникает, так сказать, в суть капусты и яблок. А также кабачков и апельсинов. Это тебе не молитвы тарабанить! Тут мозги нужны!

– Вы, герцогиня, оскорбляете во мне верующего человека. Это очень нехорошо. Вон ваша компаньонка знает, как опасно оскорблять чувства верующих. И помалкивает.

– У меня просто нет подходящих для тебя ругательств, воинствующий ты наш. Что тебе надо от его светлости?

– Для начала хороший ужин, ванну и полноценный отдых. Надеюсь, в Кастелло ди ла Перла еще чтут законы гостеприимства.

– Чтут, – гордо подняла голову Оливия. – Даже если гость – такой вонючий клоп, как ты.