Принцесса с дурной репутацией

– А зря, – широко улыбнулась Оливия. – Все гадости, которые обо мне говорят в высоком обществе, – правда. Теперь вы сами имели честь в этом убедиться.

– Что ж, – княгиня высоко задрала острый подбородок. – В таком случае речи о браке и быть не может. Герцог Альбино, мы покидаем ваш замок в состоянии оскорбленной гордости…

– А пусть ваш щенок вызовет меня на дуэль, – улыбка Оливии стала вообще сумасшедшей. – И посмотрим, кто кого.

– Еще не хватало! Ваше поведение, герцогиня… Так не ведут себя даже метрески из веселых кварталов!

– А вы там были, что можете сравнивать?! То-то я смотрю, на настоящую княгиню вы не слишком похожи. Небось окрутили в лупанаре какого-нибудь шляхтича, так и стали знатной дамой.

– Это невыносимо! – княгиня вскочила с кресла. – Прощайте! Лукаш! За мной, мальчик!

– Да, беги, беги за тетушкой, а то твой хонор просто не выдержит, – напутствовала княгиню и княжича Оливия.

– Ну, мать, ты даешь, – восторженно прошептала я, едва за гостями захлопнулась дверь. – Ты просто мегера. Я в восхищении!

– Учись, пока я жива… Потому что у меня предчувствие, что в течение ближайших пяти минут я буду задушена собственным отцом.

– Ну нет, этого я ему не позволю.

Некоторое время в парадной зале царило молчание, освещаемое как минимум сотней дорогих парафиновых свечей. Оливия не выдержала первой.

– Мессер отец, я могу идти? – привстала она с кресла.

– Нет, – холодно ответил герцог. – Идти может ваша компаньонка. А вас, дочь моя, я попрошу остаться.

– Тогда я приказываю своей компаньонке никуда не уходить. При ней можно вести разговоры любой секретности.

– Секретность здесь ни при чем. Просто я щажу уши госпожи Люции – ей не стоит выслушивать то, что я собираюсь вам сказать, дитя мое.

– Я вытерплю, ваша светлость, – поклонилась я. – Мое детство прошло в трактире «Рог и Единорог», и мне известно, что в минуты сумасшедшего гнева мужчины употребляют нецензурные слова и дерутся пивными кружками. Здесь нет пивных кружек, и я считаю, что это уже шаг к цивилизованным переговорам. Позвольте мне быть третейским судьей между вами и вашей дочерью, герцог Альбино.

– Что ж, – пожал плечами тот. – Вы как грибок ногтей, Люция Веронезе, от вас невозможно избавиться.

– Ваша светлость, я буду считать это комплиментом.

Опять молчание.

– Итак, – герцог переплел свои длинные пальцы и противно похрустел ими. – Оливия, вы только что оскорбили и унизили одного из самых завидных женихов не только королевства Пшепрашам, но и всей нашей Планеты. Княжич Лукаш входит в десятку лучших холостяков мира. Владение нефтью и углем – это, по-вашему, мелочи?

– Мессер отец, выйдя замуж, я хочу спать с человеком, а не с нефтяной вышкой! Я понимаю, что вам не терпится поскорее сбыть меня с рук, только не понимаю – почему? Безусловно, я не вхожу в десятку самых благонравных и послушных дочерей. Даже в сотню не вхожу. Даже в тысячу. Но разве это повод для того, чтобы от меня спешно избавляться? Чем я вам в последнее время так насолила, мессер отец? Вы избегаете даже смотреть на меня, неужели я так уж уродлива?

Оливия встала перед отцом и медленно покружилась:

– Взгляните, я больше не калека. Мне не нужны костыли и проклятое калечное кресло. Я обычная девушка, на язык, конечно, острая, но ведь и не чудовище же!

– Своим выздоровлением вы обязаны только молитвам Его Высокоблагочестия, – начал было герцог, но Оливия перебила его:

– Отец, уж вы-то не верьте во всех этих благочестивых насекомых! К моему исцелению они не имеют никакого отношения. Кстати, в картинной галерее поставили совершенно уродскую статую. Кто вам ее изваял?

– Это работа Пчеллини, известного столичного скульптора. Он изваял ее специально в честь пребывания святого теодитора в нашем замке.

– Бездарь ваш Пчеллини, – мрачно сказала Оливия. – Я из глины и то лучше слеплю. Но не в этом суть. Отец, почему вы обращаетесь со мной хуже, чем с последней служанкой в замке? Я понимаю, что требовать от вас отцовской любви – пустая затея, но вы хотя бы могли уважать меня. Уважать в память женщины, которую когда-то любили и которая родила вам меня. В галерее нет ни одного портрета моей матери! Мне почти не рассказывали, какой она была. Или вы не любили ее? Ненавидели и поэтому вымещаете гнев на мне? Кого еще вы прочите мне в мужья, чтобы поскорей сплавить из замка? Так вот, имейте в виду: я не выйду замуж до тех пор, пока сама не выберу мужчину, достойного стать моим мужем. Я вам не барахло, герцог Альбино, и извольте считаться со мной и моим мнением.

– Погодите, – герцог, казалось, пропустил гневную тираду дочери мимо ушей. – Но если не Его Высокоблагочестие, тогда кто исцелил вас? Ведь ваша болезнь не поддавалась никаким лекарям?

– Оливия, не надо, – пробормотала я, но она только глазами сверкнула в ответ: