Принцесса Торн

– Рождество… – пробормотала я за его спиной, придумывая подходящее оправдание. – Даже не знаю. Дома мне предстоит посетить много благотворительных вечеров.

– Не будь таким жестоким, – укорила отца мама, поигрывая жемчугом на шее и ускоряя шаг. – Гера находит их невероятно утомительными, а их дом слишком тесен для молодой пары. Четверо детей. Господи, неужели они не слышали о контрацепции?

Или о перенаселении. Хотя здесь, в этом доме, мы делали вид, что перенаселение не является частью проблемы глобального потепления. Во время предвыборной кампании папа заявлял, что он одновременно и защитник окружающей среды, и набожный католик. Не спрашивайте меня, когда он в последний раз посещал церковь, если вокруг не было камер.

– В таком случае Крейгу придется проявить мужество и вынести катание на лыжах, – заключил отец.

Наконец, мы подошли к дубовым двойным дверям его кабинета. Отец распахнул одну из них, и мы втроем вошли внутрь. Он сел за свой стол. Мы с мамой заняли места напротив. У меня складывалось ощущение, будто я явилась на судебное заседание, на котором рассматривается вопрос жизни и смерти.

– Хэлли, любовь моя, как ты поживаешь? – наконец спросил отец спустя четыре часа после того, как я переступила порог его дома.

Я расправила плечи. Мне следовало защищаться, даже если я и знала, что у меня нет никаких шансов. Но попытка не пытка.

– Бывало и лучше.

– Что случилось, милая? – требовательно спросил папа, озабоченно нахмурив брови. – Расскажи нам обо всем.

– Что ж, для начала позвольте мне сказать: я знаю, что облажалась. Сильно. Я прекрасно это понимаю, хорошо? У меня нет никаких оправданий, и я беру на себя всю ответственность за случившееся. Я напилась и надела слишком облегающее платье…

– У меня такое чувство, будто я понимаю, к чему все идет. – Мама скрестила ноги, сложив руки на коленях. В комнату вошла Дафна и спросила, не желаем ли мы напитки.

– Не сейчас, Даф! – рявкнула мама. – Оцени обстановку, ради всего святого.

Дафна поспешила прочь, поджав хвост.

Я тебя понимаю, девочка.

– Так что ты говорила? – Мама повернулась ко мне, обвиняюще прищурившись.

– Я знаю, что не выиграла премию «Дочь года» в тот вечер, когда покинула «Шато». Но я извлекла урок. С тех пор я не выпила ни капли спиртного. – (Если не считать трех бокалов вина, которые Рэнсом позволил мне взять в самолете, но это единичный случай, просто потому что я застала его за публичным сексом.) – И с тех пор веду себя примерно. Не думаю, что мистеру Локвуду необходимо оставаться возле меня.

– Ты сама себе противоречишь. – Мама выпрямила ноги, откинувшись в кресле. – Ты только что сказала, что не выпила ни капли алкоголя и вела себя примерно с момента его приезда. Мы годами не видели от тебя такого поведения. Таблоиды ни разу не упоминали о тебе с момента его появления. Зачем же нам избавляться от мистера Локвуда, если очевидно, что именно ему следует отдать должное за твои успехи?

Я уставилась на нее, не скрывая раздражения.

– Если кто и заслуживает похвалы за мое примерное поведение, так это я. – Я ткнула пальцем себе в грудь.

– Прости, милая, но твоя мама права. – Папа потянул за воротник своего кашемирового свитера, одарив меня извиняющейся улыбкой. – Мы избегали твоих звонков, потому что знали, ты попытаешься уклониться от договоренностей. Но на самом деле… дорогая, тебе это нужно. По какой-то причине ты не хочешь иметь с нами ничего общего. Ты слишком давно потерялась, и тебе пора найтись.

Ты никогда не предпринимал искренних попыток узнать меня. Помочь мне. Никогда не заверял, что я не пустое место. Вечно планировал все без меня – отпуска, переезды, путешествия, – приглашая меня с собой, точно я друг семьи. Хуже всего то, что ты не смог меня защитить.

– Он отъявленный мерзавец, – заявила я, вместо того чтобы озвучить собственные мысли. Не видела смысла доказывать свою точку зрения родителям. Уже пыталась несколько раз в подростковом возрасте. Но они так ничего и не поняли.

– Ох, Зайчонок. – Мама цокнула языком. – Жестокость из милосердия – именно то, что доктор прописал.

Мои щеки вспыхнули.

– В его поведении по отношению ко мне нет милосердия. Он называет меня Соплячкой.

Отец хихикнул.

– Меня называли всем, чем только можно. Слова – это всего лишь слова.

– Пап. – Я закрыла глаза, чувствуя, как душа разрывается на части от поражения. Я устала. Так устала от нескончаемой борьбы с семьей. – Рядом с ним я несчастна. Разве это не играет никакой роли?

Это неправда. Во всяком случае, не целиком. Рэнсом очаровывал и пугал меня. Хуже всего он меня привлекал, а этого я допустить не могла. Мужчины опасны.