Сама мысль о том, что Крейг – часть моей семьи, пробудила желание содрать с себя кожу и бросить ее в костер. Особенно после того, как я влилась в собственный ритм, обнаружив свою страсть к рисованию. Я уронила альбом и откинулась в кресле. Из-за двери выглянул потный Рэнсом, чтобы проверить, жива ли я. Я отмахнулась от него.
– Ты приедешь в Вашингтон, Хэлли. Никаких отговорок, – произнесла мама.
– Мам…
– Передай трубку Рэнсому, пожалуйста.
Я почувствовала себя тринадцатилетней девочкой, которая договаривается о комендантском часе. Застонав, я передала Рэнсому телефон. Он зашел внутрь в промокшей майке и серых спортивных штанах с многообещающей выпуклостью.
– Да? – спросил Рэнсом. – Да, – повторил он. Потом добавил: – Когда? – И наконец: – Она будет там.
Он завершил звонок и передал мне телефон. Мои глаза горели от непролитых слез.
– Завтра мы уезжаем, – объявил он.
Его слова мертвым грузом опустились мне на плечи, и я переключила внимание на лежащий на коленях альбом. Все в порядке. Я просто позволю всему этому промчаться мимо. Может, даже сквозь меня. Лишь бы не задержалось внутри.
– Соплячка, – произнес Рэнсом, пытаясь привлечь мое внимание.
Я взяла в руки альбом, перелистывая страницы.
–
Никакой реакции. Не мое имя, не мои проблемы. С меня достаточно.
– Хэлли.
Я неохотно посмотрела на него.
– Да?
Может, именно сейчас Рэнсом вспомнит, что у него есть сердце, и спросит меня, в чем дело. Спросит о моем отвращении к Крейгу. Или, может, обсудит это со мной. Попытается придумать, как сделать поездку для меня менее неловкой.
– Не забудь заучить свою речь. – Он указал на стопку страниц на углу моего стола, после чего захлопнул дверь и направился в душ.
Рэнсом Локвуд никогда не проявлял сострадания.
Глава 11