Принцесса в центре внимания

И папа облегченно вздохнул. Облегченно! Что же будет, когда он узнает правду?

Реально сложно сосредоточиться на интервью со знаменитой на весь мир телеведущей, когда думаешь только о том, как бедный папа примет новость о том, что мама выходит замуж за моего учителя алгебры и к тому же ждет от него ребенка. Нет, я не думаю, что папа все еще любит маму. Просто, как подметила однажды Лилли, его бесконечная беготня из одной постели в другую ясно говорит, что у него проблема с личными отношениями.

И в общем-то понятно почему – с такой мамашей, как бабуля.

Думаю, ему очень хочется таких же отношений, как у мамы с мистером Джанини. Кто знает, как он примет известие о свадьбе, когда мама наконец-то соберется с силами и выложит ему все. Может, окончательно слетит с катушек. А вдруг папа захочет, чтобы я переехала к нему в Дженовию, чтобы утешать его в его горе?

И тогда придется переехать, ведь он мой папа, и я его люблю все-таки.

Только я не хочу жить в Дженовии. Я буду слишком скучать по Лилли, и по Тине Хаким Баба, и по всем остальным друзьям. И как же ДжоКош? Выходит, я так и не узнаю, кто это? А Толстяк Луи? Мне разрешат взять его с собой? Он очень воспитанный котик (не считая любви к носкам и блестящим предметам), а если во дворце есть мыши, он живо решит этот вопрос. Но вдруг котов во дворец не пускают? Мы ведь не удаляли ему когти, а во дворце наверняка полно ценной мебели, гобеленов каких-нибудь и всякого такого. Если появится кот, со всем этим добром можно сразу попрощаться.

Мама с мистером Джанини уже обсуждают, где будут лежать его вещи, когда он переедет в мансарду. У него там много всяких крутых штук, насколько я поняла. Настольный футбол, стойка с ударными инструментами (кто бы мог подумать, что он любит музыку?), пинбол и – телик с огромным, тридцатишестидюймовым экраном!

Серьезно. Он гораздо круче, чем я думала. Если я перееду в Дженовию, мне будет страшно не хватать собственного настольного футбола.

Но если я не перееду в Дженовию, кто будет утешать моего бедного одинокого папочку?

Ой, гримерша идет. С голубыми тенями.

Вот чесслово, меня щас вырвет. Хорошо, что я от волнения целый день ничего не ела.

Суббота, 25 октября, 7 часов вечера, по дороге к Лилли

Господи, господи, господи, господи, господи… О господи. Я облажалась по полной. На все сто.

Я не понимаю, что произошло. Правда, не понимаю. Все было норм. И эта Беверли Белрив такая… хорошая. Я жутко волновалась, и она все время меня успокаивала.

И все равно, кажется, меня понесло.

Кажется??? Да меня несло как не знаю кого.

Я не хотела, честно, не хотела. Сама не понимаю, как это вышло. Просто я так перепсиховала, а вокруг этот свет, и микрофон, и все остальное. Я себя чувствовала, как… ну как будто я снова в кабинете директора Гупты объясняю про микстуру от кашля с кодеином.

И когда Беверли Белрив спросила: «Миа, у тебя, кажется, есть приятные новости?» – у меня снесло крышу. В голове крутилось: «Откуда она узнала?» – и одновременно: «На тебя смотрят миллионы. Улыбайся». И я залопотала:

– Ой, да… Очень приятные. Я всегда хотела быть старшей сестрой. Но они не хотят поднимать шум. Все пройдет очень скромно, в мэрии, я буду свидетельницей.

Тут у папы из рук выпал стакан с «Перье», а бабушка начала хватать воздух ртом, а потом ей пришлось срочно дышать в бумажный пакет, чтобы перестать задыхаться.

А я с ужасом думала: «Господи, господи, господи, что я наделала?»

Оказалось, что Беверли Белрив спрашивала вовсе не про мамину беременность. Ну конечно, нет. Откуда она могла об этом знать? Она имела в виду алгебру и то, что я с двойки переползла на твердую тройку.

Тут я попыталась встать и подойти к папе, чтобы его утешить, потому что он совсем сполз на стуле и схватился руками за голову, но меня опутывали провода. Звукооператорам потребовалось не меньше получаса, чтобы все настроить, и мне не хотелось ничего испортить, но у папы тряслись плечи, и я решила, что он плачет, как плачет всегда в самом конце «Освободите Вилли», хоть и делает вид, что это от аллергии.

Увидев, что я привстала, Беверли резко махнула рукой операторам и очень дружески помогла мне распутаться.

Когда я наконец-то добралась до папы, стало ясно, что он не плачет, но и не в восторге. Еле прохрипел, чтобы ему принесли виски, но после трех-четырех глотков папе полегчало, лицо снова порозовело. А вот у бабушки все прошло тяжелее. Мне кажется, она вообще никогда уже не оправится от потрясения. Уходя, я видела, как она пьет «Сайдкар», в который ей бросили таблетки «Алка-зельцер».

Даже думать боюсь о том, что скажет мама, когда узнает. Папа, правда, просил, чтобы я не волновалась, он ей все объяснит, но я прям не знаю. И у него было такое странное выражение лица. Надеюсь, он не собирается дать в зубы мистеру Джанини.

Какое же я трепло! Какой у меня болтливый, огромный, уродливый рот!