Наконец на дороге раздался стук копыт. Приподнявшись со стула над навесом, я жестом приказала Николе уйти вместе с ее полотняным зонтом, который она держала, чтобы защитить мою кожу. Стоило мне выйти из-под укрытия, как сентябрьское солнце обожгло меня огнем. Приближающаяся группа теперь стала виднее: несколько фигур в расшнурованных дублетах, с рукавами, закатанными по локоть. Это могла быть компания здешних купцов или наемников, но никак не эскорт принца.
Мое сердце забилось чаще.
У ворот группа остановилась. Я услышала непристойный смех, улюлюканье, какое раздается в тавернах. Потом он спешился, передал поводья коня кому-то из сопровождающих и направился ко мне. Его сильные мускулистые ноги двигались с невероятной резвостью. И вдруг он оказался передо мной. От него исходил тот самый терпкий запах, которого мне так не хватало, и я подняла руку к его губам:
– Ты сбрил бороду.
Меня переполняла радость от встречи с ним, но я не собиралась этого признавать.
– Да, мне сказали, что моей жене не нравится борода. – Лицо Альфонсо загорело от постоянных поездок верхом, что подчеркивало янтарный цвет его глаз.
Мне хотелось прикоснуться к его щеке – я заранее знала, что на ощупь она будет такой же гладкой, как на вид. Но вместо этого я сурово сказала:
– Ваша жена предпочла бы вашу бороду вашему отсутствию.
Он тихо вздохнул:
– Что касается этого…
– Тебе нет нужды извиняться передо мной. – Я предотвратила неудобные объяснения. – Я прочла твои письма. Все.
– Все?
– Да. Похоже, твои предыдущие до меня не дошли. – Я язвительно усмехнулась. – Мне следовало бы знать. Но капитан Сервиллон любезно привез не только твое письмо из Неаполя. Он еще по пути сюда побывал в Риме и захватил прежние. Моя Мурилла отдала их ему.
Он сжал зубы. Мы оба без слов понимали, что это мой отец приказал задерживать письма от Альфонсо.
– Я вернулся, потому что мне обещано возмещение, включая возврат всех моих владений и жены, а в качестве компенсации и город Непи, который будет записан на наше имя. Его святейшество заверил меня, что после рождения ребенка мы сможем жить, где захотим, и что Неаполь не будет захвачен французами, но… – Он подошел так близко, что между нами мог проскользнуть только ветерок. – Лукреция, я им не верю. Теперь уже не верю. Ты должна понять, что если мы… если наш брак… – Он запнулся. – Я этого не вынесу. Да поможет мне Господь, я больше и часа не вынесу без тебя.
– И я без тебя, – прошептала я, утонув в его объятиях.
И, очутившись наконец под защитой его рук, я поклялась себе, что с этого дня ничто и никогда больше нас не разлучит.
Конец лета мы провели в Сполето и уехали, лишь когда побурели листья на дубах и задули умбрийские ветры. В середине октября мы вместе с Джоффре вернулись в Рим и вступили в город, сопровождаемые пением труб и кривляньем уличных актеров, которые встретили нас у ворот и проводили до палаццо. Здесь нас ожидал папочка, облаченный в светское одеяние из черного испанского бархата. За то время, что я его не видела, он похудел и нездоровый румянец сошел с его лица. В его свите я приметила поразительно красивую молодую женщину в ярко-розовом атласе и выставленных напоказ драгоценностях. И едва сдержала улыбку: это была почти еще одна ла Фарнезе, что и объясняло улучшение внешнего вида отца.
Мы не провели дома и недели, как пришли новости. Людовик Французский, войдя в Италию, соединился с Чезаре, одержал сокрушительную победу над Ломбардией и завоевал Милан. Этот северный город, жемчужина владений Сфорца, распахнул ворота перед захватчиками. Смещенный с трона и лишенный союзников, Лодовико Моро вместе с кардиналом Асканио Сфорца бежал в Тироль и отдался на сомнительную милость монарха Габсбургской империи.
Милан теперь принадлежал французам, и мой брат проехал рядом с королем Людовиком сквозь ликующие толпы бывших подданных Лодовико Моро.
Альфонсо побледнел, прочтя доклад неаполитанских послов. Представители князьков из близлежащих владений поспешили засвидетельствовать почтение Людовику как своему новому господину.
– Проявив прискорбное отсутствие чести или дальновидности, – заметил Альфонсо, комкая доклады и швыряя их в огонь. – Неужели они не понимают, какие это будет иметь последствия? Что может остановить Чезаре, который, отведав яблочка, наверняка решит захватить и все дерево?
– Папочка обещал нам, что он не тронет Неаполь, – сказала я со своего стула, на котором сидела в неловкой позе, широко расставив ноги: мой живот за последний месяц увеличился в два раза.
Я чувствовала себя неуклюжей, тяжелой, как бревно, напитавшееся водой. Усталость почти постоянно одолевала меня, и все мои мысли были о предстоящих родах. Я хотела одного – чтобы воцарился мир, хотя и понимала: ничто не может повлиять на амбиции Чезаре.