Принцесса Володимирская

Генрих изумленными глазами встретил жену: не вопрос этот поразил его, а новое выражение лица ее и взгляда; более чем когда-либо читал он в глазах жены что-то зловещее для себя, что-то демонское, какую-то злобную радость.

Для него не оставалось никакого сомнения, что Алина коварно играет с ним, затевает что-то и даже наслаждается его неведением.

Алина заявила, что просьба ее очень серьезна, но что исполнение ее будет для Генриха очень легко.

– Изволь, с удовольствием, – отвечал Шель, – тем более если это легко сделать. Я для тебя готов на все на свете. Я все тот же, что и прежде. Ты изменилась.

Но Алина искусным образом прервала объяснение, которого всегда избегала, и начала маленькое предисловие о том, что Генрих, находясь под влиянием своей сестры и ее бессмысленных грез и сумасшедших поступков, поступал сам за последнее время более или менее странно и нелепо.

– Просьба моя самая пустая, – с каким-то веселым злорадством произнесла Алина – Я прошу тебя помириться с Дитрихом.

Шель невольно удивился; он ожидал совершенно иного. Это предложение помириться с прежним другом показалось ему особенно странным, неуместным, несвоевременным. Почему здесь, непременно в Дрездене, а не у себя в Андау?

Ко всей загадке, то есть к поведению Алины и ее веселому настроению духа, присоединилось теперь имя Дитриха, и на одно мгновение в голове Шеля мелькнуло подозрение. Как будто все становилось ясным в этой загадке…

Но это ревнивое чувство было недостойно его. Подозрение длилось одно мгновение. Генрих подумал минуту и выговорил чистосердечно, с чувством в голосе:

– Да, прежде под влиянием глупых подозрений сестры я разошелся с моим лучшим и единственным другом. Глупое чувство ревности заставило меня поступить с ним бессмысленно; я и сам уже думал об этом не раз, но только не хотел заговорить с тобой. Теперь же я считаю долгом как обидчик просить у Дитриха прощения. Тотчас по возвращении домой я поеду в Андау.

– Это лишнее, – с особенным блеском в глазах вымолвила Алина. – Дитрих здесь, в Дрездене.

– Здесь? каким образом?

– Мы сговорились, и он выехал сюда из Андау одновременно с нами. Мы поэтому втроем, как бывало еще недавно, перед нашей свадьбой, проведем здесь время так же весело и счастливо, как когда-то.

Генрих смотрел упорно в глаза жены, хотел прочесть в них что-либо из того, что продолжало быть для него загадочным; но, кроме спокойного, хотя и яркого блеска в глазах, ничего не нашел.

Во всяком случае, Алина не опускала и не отводила глаз в сторону. Взгляд ее говорил, что на душе ее нет ничего, что бы могло заставить ее скрываться. И почти силою и смелостью этого взгляда все смущение Генриха, все тревоги души, все колебания, все, составлявшее его пытку, сразу исчезло, улеглось, успокоилось. Он стал перед Алиной молча, опустив глаза, как виноватый, и с чистосердечным раскаянием повторял про себя;

«Да, я виноват, много виноват; правда, под влиянием безумства Фредерики я сам обезумел. Она готовила наше примирение, и потому была так счастлива и довольна; теперь, когда это примирение близится, она еще счастливее. И действительно, разве не счастье для женщины примирить двух друзей и вдобавок своего друга со своим мужем?»

И через несколько часов, в ту же комнату, где произошло это объяснение, явился Дитрих. И, видно, судьба была уже Генриху недоумевать и теряться в догадках.

Теперь, когда все стало ему ясно в Алине, Дитрих, в свою очередь, стал для него загадкой. С первой минуты, как он бросился на шею друга, Дитрих краснел и бледнел, странным взглядом смотрел то на него, то на Алину, путался, и голос его от волнения часто дрожал.

В его нескольких взглядах на Алину Генрих прочел как бы просьбу о сострадании. Он будто умолял ее о чем-то, а Алина, веселая, счастливая, довольная, с сияющими глазами, озиралась на обоих друзей.

– Слава богу! – воскликнула она. – Наконец-то мы снова заживем здесь по-старому. Хоть на несколько дней будем вполне счастливы, забудем наше поместье и Андау, и все те глупые беды, которые преследовали нас там. Как тогда втроем мы жили здесь – невеста, жених и друг, точно так же и теперь снова устроим то же любовное трио. Как в музыке, каждый займется своей партитурой, чтобы составить стройную и звучную мелодию.

И действительно, несколько дней кряду молодое трио жило вместе. Алина была, казалось, на седьмом небе от счастья. Генрих добродушно увлекался ее счастьем и удивлялся, какую сильную радость испытывает жена от примирения двух друзей.

Дитрих, смущавшийся первое время, наконец под влиянием Алины, владевшей способностью колдовать и очаровывать каждого, тоже стал смелее, веселее. Однако изредка на него нападали минуты такой глубокой грусти и по временам он смотрел на своего друга Шеля такими странными глазами, которые ясно говорили: «Я виноват, прости меня». И эти взгляды, подмеченные Генрихом, были пугающей загадкой.