Принцесса Володимирская

Алину не очень страшил этот первый шаг; она сознавала, что стоит у преддверия новой, бурной, широкой жизни, которая может дать ей все, быть может, все то, что она потеряла в день убийства ее отца. Дитрих подаст ей руку и введет ее в этот новый мир, а затем бог весть что будет!.. И с ним соединится она не навеки, и он когда-нибудь будет ее жертвой точно так же, как Генрих теперь.

Но странное чувство увлекало Алину, толкало, заставляло взирать со спокойным духом на все то, что пугает людей, живущих простой, мирной жизнью, с мирными, обыденными потребностями.

У Алины явилось какое-то страстное и твердое желание как бы завоевать тот мир, который представлялся ей в радужном свете за пределами Дрездена и Саксонии.

Для всех окружающих ее лиц, для того же Генриха или Фредерики весь мир заключался только в Саксонской Швейцарии. Для Алины же не было пределов на свете: она уже знала Германию, познакомившись с ней во время своих странствований; она встречала немало иностранцев, и рассказы про Лондон, Париж, Мадрид или Италию всегда пленяли ее.

И влюбленная чета решила самый ужасный вопрос совершенно спокойно: Дитрих – под влиянием поглощавшей все его существо безумной страсти, а Алина – холодно и рассудочно.

Если она была страстно влюблена, то не в Дитриха, а в тот мир, который манил ее и в который броситься на первых порах одной ей казалось возможным, но трудным.

Он поможет ей вступить на этот новый путь, а затем отстанет ли он или погибнет среди того людского моря, в который она бросается, готовая на все, – об этом она не думала.

XXI

По возвращении своем Генрих нашел жену в совершенно ином настроении духа. Она была, как всегда, горделива, спокойна, но веселее, оживленнее. Генрих невольно удивился; он не мог доискаться причины этой перемены: ничего особенно хорошего в последнее время не было; за его краткое отсутствие, очевидно, тоже ничего не случилось отрадного. Никаких особенно хороших вестей жена его получить не могла, так как она ни с кем не переписывалась и вообще никаких сношений с внешним миром у нее не было. Только изредка получала она деньги с кратким уведомлением о их посылке, всегда не подписанным никем. Сумма эта была, с точки зрения богатого Шеля, не очень велика, и Алина получала их всегда холодно, так как деньги эти были ей почти не нужны.

Появление этих денег каждый раз, однако, смущало Шеля, и каждый раз он расспрашивал жену, умолял признаться, откуда она получает эти деньги; но Алина всегда отшучивалась и всегда выдумывала что-нибудь, иногда же обещала назвать источник со временем.

Так как за последнее время денег в доме было меньше, то Генриху пришла мысль, что новое получение этих тайных сумм могло подействовать на настроение духа Алины. Справившись тайком от жены, Генрих узнал, что во время его отсутствия никаких получений с почты не было.

На другой и на третий день Алина по-прежнему удивляла мужа своим веселым настроением.

Оживленное лицо ее было еще красивее, но горящий взгляд, довольная и веселая улыбка имели в себе как будто что-то зловещее. По мере того как Алина с каждым днем, будто в ожидании чего-то, делалась все веселее, как будто счастливее, Генрих невольно призадумывался все более. Простой факт смущал его. Счастье, которым дышало все существо Алины, было как будто ее собственным, особенным, которое она и не старалась заставить Генриха разделить. Это счастье не было их обоюдным; оно как будто его не касалось.

Холодность их отношений за последнее время вдруг перешла в отношения фальшивые, странные и именно зловещие.

Алина была веселее, живее с мужем, весело предупредительна, весело кокетлива. Она замечала, очевидно, его грустное настроение, его постоянные вопросительные взгляды, недоумевающие и тоскующие, и не спрашивала его ни о чем, делала вид, что ничего не замечает, и продолжала с каким-то злобным наслаждением двусмысленно улыбаться. Со стороны казалось, что это была игра между палачом и его жертвой, игра кошки с мышкой.

Многое передумал Генрих, но до настоящей причины, конечно, не додумался. Его душа была слишком ребячески чиста, чтобы иметь возможность предполагать и заподозрить то, что готовила ему судьба.

Прошло дней десять. Генрих по неожиданному делу собрался снова в Дрезден. В этот раз сердце сжималось у него как будто предчувствием; он неохотно собирался в путь и рад бы был внутренне малейшему поводу, чтобы остаться. Он надеялся, что Алина скажет хотя слово и даст ему предлог не ездить, а вместо поездки объясниться откровенно с женой. Эта беседа, думал он, поведет к миру, и надолго. Но вместо того чтобы просить мужа остаться, Алина вдруг попросила взять ее с собой.

Ей хотелось – говорила она – снова подышать городским воздухом, поглядеть на людей.

Генрих, конечно, согласился с радостью.

Дорогой и в день прибытия в Дрезден Алина еще более оживилась.

На другой же день после их приезда Алина, выйдя поутру из гостиницы, где они остановились, чтобы прогуляться немножко, вскоре вернулась и объявила мужу, что у нее есть к нему большая просьба.