Принцип нечётности тапка

— Вот опять, — заорал Заждан, — опять вдову зомбирует! Да перестаньте же, наконец, колоть этими галлюциногенами, они пагубно на меня действуют, вы делаете из меня животное, превращаете меня в кота, мяу — у–у — у–у — у. Если кот может говорить по-человечески, то почему я, человек, не могу мяукать, это несправедливо, мяу — у–у — у–у — у, мур — р–р — р–р — р. А вы меня на машине с мигалкой перевозить будете на красный свет? — поинтересовался он вдруг у санитара. — Меня ещё никогда не возили на спецмашинах с сиреной на красный свет, хотелось бы хоть напоследок с ветерком прокатиться, мяу — у–у — у–у — у. Все стоят, а ты, не тормозя, через перекрёсток, даже дух захватывает. Я в период гормонального созревания мечтал стать водителем скорой помощи, но судьба распорядилась иначе, с котом мы теперь, — Заждан посмотрел на Шелега и заунывно замяукал.

— Слушай, а может он и вправду действующий, просто, психически неадекватный. Остановка дыхания, повреждение нейронов, и, как следствие, развитие симптомов ложной смерти, — сказал санитар напарнику. — Может, всё-таки, зарегистрируем ложный вызов?

Глава 4. ПАСПОРТ УМЕРШЕГО

Заждан, манерой заламывать руки, был похож на мать санитара-могильщика, и этим вызывал его симпатию.

— Давай попробуем, хоть это и идёт вразрез с инструкцией, — согласился второй.

— Мы могли бы зарегистрировать тебя умалишённо живым, — обратился санитар к Заждану. — Но для этого нам придётся составить акт непринятия трупа, в котором будут указаны причины, на первый взгляд, противоречивого диагноза: "Труп жив". Ты видишь этот маленький листик с печатью и подписью официального лица? Это свидетельство о твоей смерти. Здесь синим по кремовому написано: "Имя и фамилия трупа — Заждан Шницельфильд”, “Дата смерти — Восьмое марта, три часа, двадцать четыре минуты по среднеевропейскому времени».

— А почему по среднеевропейскому? Мы же в другом часовом поясе живём? — не согласился умерший.

— В другом, на два часа опережаем Европу. Но бумага официальная, и в ней указывается среднеевропейское время. Её можно переводить на другие языки. Кстати, заверенный нотариусом перевод считается документом и в других странах.

— А, понятно, это теперь моё удостоверение личности вместо паспорта. А штампы о пересечение трупом границы где ставят? Тут вкладыш, наверное, есть, покажите, мне интересно.

— Да, это твой главный документ — паспорт неживого. Но если мы признаем тебя ложно умершим, то свидетельство придется ликвидировать, а ты им и воспользоваться-то не успел, обидно это, — сказал санитар. — Может оставим всё как есть? Надо уметь во всём видеть позитивную сторону. Даже песня есть такая: "ОЛВЕЙЗ ЛУУК ЭТ ЗЕ БРАЙТ САЙД ОФ ЛАЙФ".

— А что это означает? — поинтересовался Заждан.

— То, что я только что сказал — смотри на позитив, умей находить хорошее в плохом.

— И что же такого хорошего я могу найти в своей смерти?

— На работу ходить не надо, вставать ни свет ни заря, зубы чистить, бриться. Знаешь, как я бриться не люблю — сдираешь с себя волосы вместе с кожей! А одеколон этот, щиплющий до крика, а ты говоришь! Советую тебе подумать.

— А можно мне перевернуться на живот? У меня спина затекла.

— Переворачивайся и отвечай на вопросы прямо, без кошачьих воплей, — разрешил могильщик. — Это вдова нас вызвала?

— Нет, не она, у нас уже много лет непрекращающееся взаимопонимание. Это он, — и Заждан показал рукой на Шелега.

Шелег сидел и нарочито мяукал нечеловеческим голосом.

— У ваших родственников по женской линии галлюцинации бывают? — продолжил расспросы санитар, стараясь не смотреть на зависший под потолком тапок.

— У нас в семье и без женских галлюцинаций весело. Посмотрите на люстру, вы видите под ней тапок. Это — объективный тапок, мой тапок, а вовсе не галлюцинация. И не пытайтесь себя обмануть, он там, — и Заждан с хрустом вытянул указательный палец правой руки в направление мнимой плоскости.

— Вы видите, тапок там, значит, он существует, — вещал Заждан. — Мы часто отмахиваемся от очевидного, как от назойливой мухи. Я, лично, воспринимаю тапок, как шкаф, диван или люстру потому, что привык к нему. Но если рядом с ним окажется летающий носок, я буду некоторое время удивлён. Когда в Париже строили Эйфелеву башню, многие недальновидные критики были против. Они не понимали, что к башне привыкнут, и через каких-нибудь десять лет она станет символом Парижа наряду с Мулей Вруш, Монмартом и Полями Елисея. Вы, кстати, бывали в Париже? Очень советую побывать, незабываемые ощущения, мяу — у–у — у–у — у, — романтично протянул Заждан.

— Вызывай “дрезину”, — сказал Миша второму санитару, — классический случай.

— И даже к жизни возвращать не будем? — спросил тот, раскручивая длинный шнур дефибриллятора. — У нас ведь отчёт о проделанной работе потребуют. Ложись, задирай майку на голову и переворачивайся на спину, — приказал он Заждану.

Заждан недовольно перевернулся и натянул майку на глаза.

— Правильно, тебе на это лучше не смотреть. A какой вольтаж выставлять будем — тысячу или десять тысяч Вольт? — спросил санитар напарника.