Природа и человек в древнем Египте

Вместе с тем особую привлекательность засуха в Северо-Восточной Африке должна была придать оазисам Ливийской пустыни, крупнейшие из которых — Харга, Дахла и Бахария — лежали в 150–200 км от нильской долины: качество почв в оазисах позволяло получать весь ассортимент сельскохозяйственной продукции египетской заливной поймы, но при этом иссушение климата не отзывалось на производительности оазисных земель, поскольку их орошение обеспечивалось практически неисчерпаемым запасом артезианских вод[63] [Giddy 1987, р. 1–17]. Для древних египтян ливийские оазисы всегда являлись территорией стратегических интересов — и, по-видимому, не только как торгово-перевалочные пункты на маршрутах из государства фараонов в центральную Африку [Kees 1961, р. 133], но и как действующие или потенциальные очаги стабильной экономики, с этой точки зрения выгодно отличавшиеся от долины Нила с ее неустойчивым режимом разливов, из которых, строго говоря, в среднем лишь каждый третий полностью отвечал оптимальному для земледелия уровню, остальные же не достигали или превосходили его [Vercouiter 1967а, р. 279]. В эпоху Второго социально-экологического кризиса, характеризовавшуюся сокращением аграрных и в целом хозяйственных ресурсов Египта, а также нарушением торговых контактов с Передней Азией, взаимоотношения жителей нильской поймы и оазисов могли как никогда активизироваться. Похоже, этот факт отражен в так называемом "Речении Ипувера" о социальном перевороте 1-го Переходного периода, низвергнувшем вековые устои староцарского быта[64] [см.: Gardiner 1906b]: здесь люди из зеленцов в пустыне (wh^ͻtjw) упоминаются как частые гости на берегах Нила, являющиеся сюда с разнообразным добром, находившим спрос в разоренной стране и, более того, разжигавшим алчность египетского обывателя: так, наверное, можно истолковать казус с "красноречивым селянином" из вади ал-Натрун, который в ту самую годину повез в долину Нила на продажу кое-какие товары и еще на пути был дочиста ограблен приспешником одного знатного египтянина [см.: Gardiner 1923]. Вообще же о сугубой важности связей с оазисами Ливии для Египта в рассматриваемую эпоху свидетельствует то обстоятельство, что в государстве Среднего царства этими делами ведал лично t^ͻtj — "визирь", высшая фигура в древнеегипетской административной иерархии [Kees 1961, р. 130].

Эксплуатация экономического потенциала оазисов, однако, едва ли могла стать основой возрождения пришедшего в упадок хозяйства Египта с последующим (или одновременным) собиранием разрозненных номов в единый социально-политический организм; изыскать для этого эффективные средства египтянам надлежало прежде всего в своей собственной стране. По нашей гипотезе, эволюция фараоновской цивилизации не зашла в тупик на данном этапе во многом потому, что трудовое население долины Нила вполне успешно справилось с этой задачей.

"Вырыл я канал…": технологическая революция в земледелии эпохи Второго социально-экологического кризиса?

"Принес я дар городу этому… Вырыл (?) я канал в 10 локтей…[65] Жизнь городу… обводнен он среди дня… И сделал я (чтобы) дана была вода городу этому Верхнего Египта на возвышенностях (?) (которые) не видят воды… Сделал я высокие земли подобными топям (Дельты)… Сделал я пахотные земли (?)… вода… Хапи по вожделению его, дал я воду соседу (?) его… Я обилен зерном: земля суха, (а) я оживляю город зерном в мерах хаи и хекат… Наполнил я пастбища скотом…" [Griffith 1889, pl. 15, II. 2–3, 5–9, 11].