Природа хрупких вещей

— Спасибо. — Жаль, что я не могу подобрать более проникновенных слов.

Логан кивает, и мой взгляд снова падает на трепещущую жилку, что бьется у него на шее. Я вернусь домой к своей дочери, буду строить для нее и для себя благополучную жизнь, но у него такой возможности нет. Некий коварный негодяй отнял у него любимых и теперь разгуливает по земле как ни в чем не бывало. Мне это ясно как божий день.

— Кого вы потеряли? — спрашиваю я.

Логан удивлен, но отвечает почти сразу:

— Жену и сына.

— Что с ними случилось?

Он опять делает глубокий вдох и протяжно выдыхает.

— Это выглядело как ограбление со случайными жертвами, а на самом деле так мне отомстил брат одного осужденного, которого я отправил на виселицу.

— Очень вам сочувствую.

Логан мотает головой, словно отвергает мои соболезнования; должно быть, опасается, что, приняв их, разбередит незаживающую рану.

— Над… надеюсь, вы еще будете счастливы, — со всем почтением говорю я.

Я даю понять Логану, что по собственному опыту знаю, как тяжела тропа утрат. Стараясь подбодрить его, я осознаю, что этот человек, с которым судьба тоже обошлась жестоко, только что вернул мне мою жизнь. Воображение рисует мой маленький домик рядом с «Лорелеей» — уголок, где живут надежды, где молчаливая Кэт, окруженная любовью, снова обретает голос. Я представляю Белинду и Эллиота: они женятся, их семья растет, пополняясь братиками и сестренками Сары. Я представляю, как сама я снова учусь верить людям и, может быть, верить в любовь хорошего человека. Сегодня мне напомнили, что не перевелись еще на свете воистину благородные мужчины.

Я представляю, как искупаю свои грехи, творя добро, помогая всем, кому только можно. Я представляю, как моя мама эмигрирует в Америку, заручившись обещанием, что ей дадут работу в «Лорелее». Представляю Кэт, окруженную заботой и любовью бабушки. Представляю, как ношу на груди носовой платок — символ моего прощения, напоминающий мне, что я все та же девочка, которую любил папа. Что я все та же сестра Софи, к которой она прижималась по ночам, когда ей становилось страшно. Что я — мать прелестной малышки, которую назвала бы Джульеттой. Но самое главное, я — мама Кэт, тетя Сары, подруга Белинды и Эллиота. Женщина, которой поверил сотрудник Маршальской службы США. Великодушный, благороднейший человек, которого я больше никогда не увижу.

— Прощайте, — Амброуз Логан собирается уйти, но я трогаю его за рукав.

Он поворачивается.

— Правильно произносить «Сиэ-ша», — говорю я.

— Что именно? — Он чуть склоняет набок голову.

— Мое имя.

Уголки его губ чуть раздвигаются в почти неуловимой улыбке.

— Прощайте, миссис Хокинг.

Он отворяет дверь отделения полиции, а я отворачиваюсь от него, обозревая широкий горизонт множества жизней, возрождающихся из пепла.

Эпилог

Карсон-Сити, штат Невада 1926 г.

Зал суда переполнен. На заседании присутствуют родственники потерпевшей, журналисты и — такие, как женщина в третьем ряду, — любопытные. Приговор вынесен. Публика на галерее с нетерпением ждет, когда присяжные вернутся на свои места.

Человек, которого обвиняют в убийстве, сидит спиной к зрителям. Женщина в третьем ряду отмечает, что он поседел и волосы его утратили прежнюю волнистость. Она не узнала бы его с этого ракурса. Лица его она еще не видела.

В одной из невадских газет на глаза ей попалась фотография мужчины, которого обвиняли в отравлении собственной жены. Женщина в третьем ряду приехала в Карсон-Сити на свадьбу. Она и не узнала бы, что сегодня завершается судебный процесс по делу Клэйтона Шарпа, если бы за завтраком не бросила взгляд на лежавшую на столе газету. Увидев фотографию, она тотчас поняла, что это он. Эти глаза она узнала бы где угодно.

Все минувшие годы она думала, жив ли он. Когда она была совсем юной, мама сказала ей, что полиция Сан-Франциско давно считает его погибшим. Но тела не нашли. Его не хоронили. У нее не было ощущения, что он умер. Как и не было ощущения, что он жив. О нем она, сколько себя помнит, никогда не говорила.

Ее мама вышла замуж за владельца виноградника из Сан-Рафаэлы. Ей самой тогда было двенадцать лет. Мамин муж попросил, чтобы она обращалась к нему так, как ей хочется. Она всегда называла его папой, потому что это вызывало улыбку на губах мамы и бабушки. Впрочем, Сэма она любила, как родного отца. А он всегда относился к ней как к родной дочери. О человеке, что сейчас сидит на скамье подсудимых, она больше не думает. Но ей непонятно, почему он до сих пор живет под чужими именами, почему лжет, почему ему нравится причинять другим боль.

Она не уверена, что по возвращении домой стоит кому-нибудь рассказывать про суд. Разве что Виктору, который остался дома с их полуторагодовалым сынишкой. Разве что только ему.