#Природа, #Родина, #Литература, #Любовь

– Так-так, так-так… – Всё им так, всё по ним. И струится время, сверяясь с их ритмом, течёт быстро через прореху бытия, будто торопится. Не думает о том, – а как прольётся всё, тогда как?!

Нежен утренний лес. Хрустальный звон из его глубин даёт услышать, как где-то там распевается дива83. И, судя по трепету сердечного грудного звучания, будь она даже страшна, как смертный грех, всё равно хороша.

Готовясь ко сну, басом откашливается филин, октавой ниже вторят ему, и по обыкновению усердствуют шмели. Призраками наяву быстро и легко летают хрупкие златоглазки.

Птички, певички на вторых ролях, звонко хохочут, не таясь, у всех на виду, кокетливы сверх сручного84, в постоянной готовности напугаться и упорхнуть. А некто, который и сам несмел, опасаясь всего, выходит по малой нужде на цыпочках, тихо скрипит дверью, чтобы не потревожить никого.

Дятел усердно раскручивает деревянную шестерёнку дня. Она скрипит натужно, временами срываясь с хода, но настойчив лазун85, и, перехватываясь привычно, принимается трещать деревяшкой вновь.

Не видать белок. После них остаются только кивающие головой ветки, что сокрушаются о скором течении всего округ.

Лопнувшая по краю дальних кустов скорлупа горизонта, неаккуратно высвободила яичный желток солнца, так что разбрызгало его, и в лесу сделалось куда больше медового цвета, чем казалось перед тем. Застигнутая врасплох косуля, опасаясь посадить жёлтое пятно, убралась поскорее, высоко сверкая коленками, дабы похвастать безупречно чистым белоснежным бельём.

Сбросив абажур случайного облака, солнце склонило набок голову, прислушиваясь к дятлу, что оставил трещать и перешёл уже на барабанную дробь.

И только нам совершенно нечем себя занять, кроме как любоваться молча тем, что происходит здесь и теперь86.

Время детства

Я хорошо помню тот Первомай. Пока родители допивали чай, снедаемый нетерпением скорее уже идти на демонстрацию, я вышел во двор. Одетый во всё чистое, с мокрым ещё чубом, да повсегда87 глупой улыбкой счастья, которая не спросясь и не отыскивая резона, взбирается на лицо в детстве. Блестящие от ваксы ботинки распространяли непобедимый ничем аромат из смеси яиц, печной сажи и уксуса. Коричневые, не сползшие ещё из-под резинок чулочки приятно обтягивали ноги. И самое главное – флажок с ладным, уютным древком, что так вкусно пах лаком и краской. Он был похож на крошечное знамя, на отклик биению сердца красной звёздочки, которая сопровождала всю мою жизнь. Я любил гладить эмалированные лучики звёзд на орденах деда и медалях отца. А, попадись в руки мелок или карандаш, – мог изрисовать звёздочками всё вокруг, и каждый раз не хватало ещё немного места…

Прогуливаясь по двору так, чтобы пыль не осела на ботинки, я поднимал флажок высоко над головой, дабы дать ветру поиграть с ним. Однако ж, больше прочего я искал радостей для самого себя, ибо изображал знаменосца впереди праздничной колонны демонстрантов, или скачущего на боевом коне красноармейца.

Мой чуб давно высох и заново взмок, родителей всё ещё не было, но из барака напротив вышла соседка, моя ровесница, пятилетняя Наташка. Две туго сплетённые куцые косы делали её похожей на матрёшку. Я обрадовался живому человеку и направился было к ней, с флажком наперевес, словно бы со всамделишным полковым знаменем. Но, чем ближе подходил, тем менее бодрым делался мой шаг.

– Эй, девчонка! – Крикнул я ей, несколько не дойдя до неё. – А где твой флажок? Наверное, ты позабыла его дома, из-за того, что мать слишком туго заплела тебе волосы?

Я вёл себя довольно нахально, и вполне понимал это, но случай-то был, прямо скажем, – из рядя вон. Наташка как-то чересчур жалобно улыбнулась в ответ и показала издали какой-то яркий комочек. Порешив, что друга настигла беда, и что неким немыслимым образом поломалось древко флажка, я ускорил шаг. К своему удивлению, оказавшись рядом с Наташкой, вместо смятого алого полотнища, я разглядел у неё на ладошке ярко-красное яичко. Моментально сделавшись розовой от смущения, с невиданным доселе торжеством, она произнесла:

– Христос Воскресе!

– Че-го-о?! – Опешил я и, порешив, что девчонка спятила, стукнул её по плечу, так, что крашеное яичко выпало из руки. Наташка вдруг зарыдала, но, подбирая кусочки скорлупы и колобок желтка вместе с землёй, повторила сквозь слёзы:

– Христос Воскресе!

Обескураженный непритворными горем Наташки, я принялся успокаивать её:

– Ну, чего ты ревёшь, сегодня же праздник, Первомай, договаривались же всеми идти…

Но, к моему изумлению, девчонка не образумилась, а согласно кивая головой выговорила:

– Сегодня праздник, Пасха!

Бросив утешать дурёху, я порешил разобраться с её сумасшествием, и побежал к родителям, чтобы уточнить, – какой же, всё-таки, нынче праздник. Они-то уж знают наверняка! Предчувствуя верный ответ, я забежал в дом, и, не обращая внимания на подозрительно неубранных, и явно ещё не готовых к выходу родителей, потребовал ответа на мой вопрос. Однако, отец и мама, были не столь единодушны, как я надеялся.