#Природа, #Родина, #Литература, #Любовь

– Конечно, Первомай, сынок! – Потрепав меня по голове, уверил папа. – Ты же видел, что написано в календаре! Мы вместе с тобой отрывали утром листок.

– Ну, так и Пасха выпала вы этом году на первое мая… – Возразила мама, и отец, строго взглянув на неё, что бывало крайне редко, приказал:

– Не смей портить ребёнка своими поповскими штучками! – И тем же тоном добавил в мою сторону:

– А ну, марш на улицу!

И мне ничего не оставалось, как уйти.

На бревне в углу двора, рядом с осевшей за зиму горой угля, похожей прилёгшего на землю верблюда, сидела Наташка. Заметив меня, она заулыбалась и помахала рукой. Недолго раздумывая, я зашагал к ней, нарочно поднимая пыль носками ботинок.

На этот раз, у Наташки было по яичку в каждой руке.

– Возьми! – Она протянула мне одно.

Я подумал… совсем немножко! – и взял тёплое от Наташкиной ладошки яичко.

Любуясь на его красные бока, я искал место, где при случае мог бы начертить звёздочку. Но после рассудил, что ей там не место, так как почувствовал, что довольно сильно проголодался, и стал отыскивать, обо что бы разбить скорлупу.

– Стукнемся?! – Озорно предложила Наташка.

– Как это?! – Удивился я, поскольку считал, что бить девчонок – постыдное дело.

– Да яичками! Друг об дружку! Чьё всех других побьёт, тот и выиграл!

– Не… – Отказался я, так как совершенно не умел проигрывать, и присел рядом с Наташкой на бревно.

День был светлый, погожий. Мы довольно долго жмурились на солнце, прежде чем я решился спросить у Наташки, что это за Пасха такая. Как умела, она поведала мне о бесстрашном человеке, который один пошёл на врага, хотя знал, что погибнет.

– И он сделал это, чтобы все другие были живыми, потом! – С жаром закончила Наташка.

– А когда это – «потом»? – Заворожённый её рассказом, поинтересовался я.

– Не знаю. – Честно ответила Наташка. – Когда-нибудь.

Мы ещё немножко помолчали, и с уверенностью, которая не потерпит никаких возражений, я заявил:

– Этот, про кого сейчас Пасха, он обязательно был Красный командир, не иначе.

– Наверняка, – охотно согласилась Наташка, и мне стало так хорошо рядом с нею, так уютно, что я предложил:

– Давай, больше никогда не ссориться?

– Ага! – Поддержала меня Наташка.

И мы ещё долго сидели рядышком, улыбаясь солнцу, друг другу и тому парню, наверху, который отдал свою жизнь совершенно незнакомым ему людям, – каждому по кусочку, по капле, ничего не требуя взамен.

Ну, а потом на улицу вышли, наконец, наши родители, и мы все вместе пошли на демонстрацию, где, взявшись с Наташкой за руки, со всей мочи кричали «Ура!», пели песни и стукались крашеными яичками, отчего на стороны разлетались стружки разноцветной скорлупы, а земля под ногами становилась похожа на большое красивое яйцо.

Вы скажете, слишком много событий для одного утра? Так в детстве время всегда тянется очень долго, не то, что у вас, взрослых…

Отложить жизнь на потом

Туя вздрагивала и раскачивалась. Не сразу, но стало понятно, что ветер в том не виноват. Приглядевшись внимательно, я заметил майского жука, который, будто пёс, трепал деревце, а оно не понимало, как справиться с ним.

Дерево умело переносить вероломство воробьёв и неосторожность синиц зимней порой, мирилось с ролью няньки, когда приходилось баюкать гнёзда с птенцами щеглов и зеленушек по весне. Летом, под нижними, лежащими на земле ветками, с невозмутимым выражением, прятало оно лягушек и землероек от ужей. Осенью же позволяло инею рисовать на своих запястьях бесконечные индийские узоры, и, когда зиме уже некуда было класть снег, безропотно соглашалось подержать у себя пару месяцев несколько сугробов. Но жук?! Его бесцеремонность выходила за любые мыслимые пределы. Он обкусывал нежные пальчики туи, неаккуратно тормошил прошлогодние букеты распустившихся шишек, роняя их куда-то вниз. Часто, забывая обо всём, в пылу невоздержанного утоления гастрономических страстей, жук выглядел безмерно неряшливо. Из-под коричневого бархатного сюртука надкрыльев выглядывало тонкого шитья исподнее, которое волочилось за жуком по веткам, и, запутавшись в них, часто бывало причиною его падения. Непорядок в одежде исправить майский жук, конечно же, не успевал, и от того с хрустом ронял себя оземь, отчего становилось понятна причина его второго имени – Хрущ.

Свалившись на спину, жук неуклюже переворачивался, неловко наступая на подол собственных одежд, несколько88 спотыкался, но, повозившись, вновь забирался на дерево, всё в том же растрёпанном виде. Вгрызаясь в молодые побеги, он отрывал их поворотом головы, и, хотя это можно было бы легко оспорить, но казалось, что чавканье майского жука пугает всех обитателей сумеречного леса.