Природа советской власти. Экологическая история Арктики

Тем не менее экологические проблемы, вызванные промышленным развитием региона, оставались более заметными, чем эти меры. С годами количество отходов для переработки возрастало, пыли становилось все больше, разрезы в горах делались все более глубокими. Все это приводило к расширению промышленного ландшафта в Хибинах более чем до 50 квадратных километров405. Критические статьи в местной печати, обличавшие производственные отходы как серьезного врага кольских водоемов, имели мало влияния на ситуацию406. В конце 1970‐х годов предприятие заявило, что «все остальные поверхностные водные объекты», кроме озера Имандра, «для целей водоснабжения не пригодны, т. к. загрязнены сбросом сточных вод»407. Кроме того, даже на ограниченном участке озера Имандра – Белом заливе – уже накопился нефелиновый слой осадков глубиной до восьми метров. Он делал воду менее прозрачной, наносил ущерб рыболовству и негативно влиял на зоопланктон. Одной из причин загрязнения Имандры было то, что переработка нефелина отставала от производства. Отходы оставались неиспользованными с экономической точки зрения, попадая в водоемы и пагубно влияя на качество воды или заполняя хранилища, которые сами по себе представляли собой угрозу для экологии408.

Будучи пионером масштабной индустриализации Кольского Севера, Хибины стали местом непрерывной трансформации местной природы в течение второй половины XX века. Экологические последствия позднесоветского промышленного развития затмили собой агрессивное и полное оптимизма вторжение туда сталинизма. В некотором смысле экологические проблемы, нарушавшие целостность экосистемы, оказывались теперь более серьезными, чем угроза здоровью человека. Такие изменения происходили в никелевой промышленности, в то время как оленеводческие хозяйства в тундре существенно разрослись в послесталинский период. Позднесоветская экосистема заменила сталинистскую.

Глава 4 В ГЛУБОКОЙ ТУНДРЕ

В самый разгар хрущевской оттепели Владимир Чарнолуский, исследователь саамского фольклора и оленеводства, наконец вернулся на Кольский Север. Как и многие другие участники процесса преобразования этого края, этот исследователь саамского фольклора и экономики оленеводства Кольского полуострова перенес годы государственных репрессий. Но в отличие от многих, кому повезло меньше, он выжил в ГУЛАГе и прожил достаточно долго для того, чтобы на пенсии вернуться к своему раннему увлечению наукой. Кольский полуостров во время его посещения в 1961 году уже значительно отличался от того, каким он его впервые увидел в 1920‐х годах, когда он был молодым этнографом409. Города и заводы теперь заполнили уже совершенно советский ландшафт. Даже мигрирующие олени претерпели революцию.

Во время поездки Чарнолуский посетил Лапландский заповедник, основанный для сохранения популяции дикого оленя. Еще совсем недавно кольские саамы главным образом охотились на оленей, а не разводили их. Действительно, это недалекое прошлое было частью того, что привело его в Лапландский заповедник: «Невозможно было отделаться от мысли, что именно здесь должен сохраниться в неприкосновенности дикий олень, его образ жизни, а в сознании саамов – легенды о диком северном олене»410. Однако на территории заповедника жило всего несколько саамов, которые могли бы передать Чарнолускому знания об этой культуре. Фактически саамские оленеводы колхоза «Красное Пулозеро» были в то время вытеснены из заповедника, поскольку они были основной группой, которая подозревалась в браконьерстве. Что же стало причиной изоляции этих «оленных людей» от диких существ, на которых они когда-то охотились? Более того, следует для начала задаться вопросом: что же превратило их в практиков крупномасштабного оленеводства?