Пришёл, увидел и убил. Как и почему римляне убивали

Жителям Америи всё это не понравилось. Секст был местной знаменитостью, их господином де Винтером[62], а его убили на улице, как собаку. Но особенно их расстроило то, как обошлись с Росцием. Поэтому они отправили делегацию к Сулле и попросили его вмешаться. Сулла выслушал их, и как настоящий диктатор, отказавшийся от диктатуры, признал их правоту, вычеркнул Секста из списка своих врагов и пообещал вернуть всю собственность Росцию. Время ликовать? Как бы не так. Титы очень, очень хотели оставить эти дома себе. Но, поскольку Росций теперь жил у одной из самых знаменитых семей Рима, находился под охраной и наверняка не был таким уж толстым, они не могли взять и заколоть его, как отца. Тогда-то им и пришёл в голову замысел, который Цицерон называет безумием[63]: обвинить самого Росция в убийстве отца, чтобы его, в свою очередь, убило государство.

Могу лишь предположить, что обвинение в отцеубийстве казалось им таким ужасным, что, по их расчётам, от Росция должны были отвернуться все друзья, от его дела должны были отказаться все адвокаты, и его, деревенщину в большом городе, должны были казнить на основании голословного обвинения. Звучит смехотворно, но лично я верю, что римский магистрат, председательствовавший в суде – звали его, кстати, Марк Фанний – вполне мог признать Росция виновным, сославшись на то, что никто бы не осмелился выдумать такое чудовищное обвинение. В реальности, однако, эта затея вышла им боком, потому что они не приняли в расчёт Цицерона, чья любовь к собственным речам и к толпам слушателей перевешивала все остальные чувства[64]. Включая отвращение к паррициду.

Для молодого Цицерона это был шанс произвести настоящий фурор в Риме. В 80-м году до н. э. ему было всего 27 лет, он был «новым человеком» в сенате, новичком из провинции, очень умным, крайне самолюбивым и исключительно амбициозным. В узких кругах он был известен как талантливый начинающий оратор. Он взялся за дело Росция, чтобы все важные люди Рима узнали имя Марка Туллия Цицерона. И в этом он преуспел. В своей речи – хоть и ясно, что он переписал её позднее – Цицерон блестяще и безжалостно громит позицию обвинения со всех возможных сторон. Несмотря на многочисленные недостатки своего характера, Цицерон действительно был впечатляющим оратором. Даже просто читая текст этой речи спустя 2099 лет после выступления двадцатисемилетнего Марка, можно почувствовать едкость его колких нападок и представить себе реакцию толпы на каждый из ударов, после которых от доводов его оппонента осталось сплошное грязное месиво. Выступал он часа два, не меньше, но для слушателей это наверняка было сплошное удовольствие: они думали, что увидят, как какого-то провинциала зашьют в мешок – отличное развлечение для римлян – а вместо этого на их глазах родилась звезда римской политики, которой суждено было гореть очень долго.

Как я уже говорила, это очень длинная речь. Многочасовая. Цицерон ничего не оставляет от выдвинутого Титами обвинения, изобличая отсутствие у обвиняемого средств, мотива и возможности для совершения преступления. Он излагает собственную версию о преступном сговоре с целью завладеть домом Росция – в таких подробностях, что его оппонентам явно стало не по себе. Но в основном он говорит о том, что отцеубийство – чудовищная вещь, поэтому люди, разбрасывающиеся такими обвинениями, пятнают сами себя.

Отцеубийство, говорит он, столь ужасно, что содержит в себе все виды вины. Это такое отвратительное и такое исключительное преступление, что его совершение подобно зловещему предзнаменованию. Только одичавший, обезумевший, вконец опустившийся человек может совершить что-то подобное. Даже Ореста, который убил родную мать, чтобы отомстить за отца, до конца жизни преследовали фурии. Убийство отца – это буквально самое худшее, в чём Тит с Титом могли обвинить Росция. Цицерон заставляет их самих и всех слушателей осознать весь ужас их слов и весь ужас наказания, на которое они хотели обречь Росция.