Присягнувшая Черепу

В конечном счете Рук вынес меня на поверхность на себе. Я слишком надолго задержалась, разрубая сухожилие, и переоценила оставшийся запас воздуха. Темнота сжала меня в кулаке. Хватило времени подумать: «Мой бог…», и меня не стало.

Очнулась я, глядя в зеленые глаза Рука.

– Просыпайся! – рявкнул он и окровавленной ладонью надавил мне на живот.

Я с кашлем вытолкнула из себя гнилую воду, перевернулась на бок, застонала. А когда снова перекатилась на спину, он, окровавленный, по-прежнему смотрел на меня. В сердце у меня расцвело что-то горячее и беспощадное.

«Любовь?» – задумалась я.

Эйра, по обыкновению, не ответила.

20

Крокодилы суровым безжизненным взглядом следили за нашим пиршеством. Мясники отрубили им головы, поместили на глиняные блюда длиной более моей руки, а срезанное с туш мясо разложили вокруг, перемежив исходящие горячим паром куски речным чесноком и вареным сахарным тростником. На праздник собралось все селение: взрослые, поджав под себя ноги, расселись на широких плотах – ни стульев, ни столов здесь не было, – а дети, как могли, втиснулись между ними. Мы, четверо выживших в испытании, заслужили себе место на центральной барже, рядом со свидетелем. Разместившиеся на ней мужчины и женщины не все были из старших и не все из сильнейших, зато носили на себе множество шрамов и держались с уверенностью людей, многократно смотревших в глаза смерти.

Ночь беззвучно подступала от поверхности воды, просачивалась среди тростника, протекала между домами и заполнила наконец небо. На западе путалась в качающемся камыше низкая восковая луна. Дым очагов затягивал звезды, зато фонарики из рыбьей кожи, покачиваясь на веревках над нашими головами, освещали яства и лица розовым светом. Я ощущала рядом с собой Рука, неподвижного среди общего движения, – надежную веху в изменчивой дельте.

Обернувшись, я взглянула в его почерневшие от света фонарей глаза. Крошечная старушонка с руками-пауками смазала ему проколы от зубов какой-то мазью, зашила и залила все густым соком, выжатым из незнакомых мне клубней. Я уговаривала его полежать, но Рук покачал головой:

– И не такое бывало.

За едой раны его, казалось, не беспокоили. Поврежденной левой рукой он пользовался наравне с правой, только временами шевелил пальцами, проверяя, как они слушаются. Ни один из нас не вышел из воды невредимым. У меня на щеке наливался здоровенный кровоподтек, и кость, похоже, треснула, хотя проверить я не сумела. У Коссала вдоль бедра тянулась пара длинных порезов, и даже Эла, чье сражение закончилось, не успев начаться, заработала пару воспаленных на вид ссадин на оголенном плече и, подобно Руку, не обращала на них внимания. В общей сложности мы дешево отделались. Мы – дешево. Дем Лун, чье тело мясники вырубили из крокодильей туши, заплатил дороже.

Мы ели, а его останки и тело Хина лежали на тростниковом плотике, плававшем в десятке шагов от нас. Ночное пиршество было не только праздничным, но и поминальным. Рук не возражал – в его отношении к трупам сквозила свойственная моему ордену практичность, – но раз или два я поймала его взгляды на плавучей тени, как будто мертвая плоть могла ответить на какой-то его невысказанный вопрос. А когда свидетель приказал наконец зажечь погребальный костер, Рук не сводил глаз с языков пламени.

Пока мокрые тела превращались в пепел, вуо-тоны вели простой заунывный мотив. Пели на своем языке.

– О чем они поют? – тихо обратилась я к Чуа.

– Воспевают его отвагу, – ответила она.

– Странный обычай, – совершенно бесстрастно отметил Рук, – угробить человека, чтобы потом воспеть его отвагу.

Свидетель обернулся к нам.

– Мы просили от него не большего, чем ждем от собственных детей, – заметил он.

– Что за народ скармливает своих детей крокодилам?

– Они не пища. Они бойцы.

– Мертвые не сражаются.

– Если они погибают, – ровным голосом возразил свидетель, – то погибают с ножом в руке. Чем гордиться тому, кто всю жизнь прятался?

– В Домбанге больше ста тысяч человек, – сказал Рук. – Почти все они живут в веселье и благоденствии. Их никто не бросает голыми в дельту подраться с крокодилами.

– Потому-то люди Домбанга так слабы. Вы забыли своих богов.

Обгладывавший мясо с ребра Коссал помедлил, утер рот и ткнул в вождя вуо-тонов кровавой костью.

– Расскажи нам о богах.

Одноглазый кивнул так, словно ждал этой просьбы.

– Ты не из Домбанга, – сказал он.

– Она из Домбанга, – кивнула на меня Эла. – Мы кеттрал.

Коссал закатил глаза, но спорить не стал.

– Кеттрал. – Свидетель растянул слово, словно пробовал его на прочность. – Я слышал об этих воинах. Теперь понимаю, почему вы пришлись богам по мерке.

Он тихо пробормотал что-то сидевшим рядом вуо-тонам. Я разобрала только слово «кеттрал». По цепочке от него прокатились удивленные вопросы и восклицания. Мужчины и женщины, блестя глазами на татуированных лицах, разглядывали нас, словно впервые увидели.

– И зачем же, – помолчав, спросил свидетель, – кеттрал явились в Дарованную страну?

– Чтобы найти вас, – мрачно обронил Рук и шевельнулся, как разворачивающая кольца змея.