Присягнувшая Черепу

– Издевка, – покачал головой свидетель.

– Возможно, – ответила я. – Но мне этот нож спас жизнь.

Я смотрела в свивающиеся струи воспоминаний.

– Я долго не шевелилась. Болела голова, ноги были свинцовые, но не это мешало подняться и попытаться спастись, а ужас. Слепая паника пригвоздила меня к месту крепче стальных оков. С тем же успехом жрец мог оставить меня связанной. Я пролежала так все утро, гадая, когда и как придет смерть. День был жаркий, язык распух во рту, но я не смела потянуться к воде, даже дернуться не решалась. Меня пугали квирны, змеи, крокодилы – все пугало. Уже под вечер на отмель у тростников опустилась красноклювая утка. Только она начала выклевывать букашек, как в тростниках развернулись бурые кольца, захватили птицу в петлю и стали душить. Я не могла шевельнуться, только смотрела. Утка дергалась, билась, скребла лапками ил. Казалось, она умирала целую вечность. Наконец успокоилась. Тогда мне пришло в голову воткнуть нож себе в живот. Быть мертвой казалось куда спокойнее, чем умирать, – умирать казалось тяжело. Я не знала, куда иду, просто хотела оказаться подальше от этой утки и медленно заглатывающей ее змеи, и я двинулась вдоль отмели. Дошла до конца, откуда можно было либо плыть к острову, либо уйти в камыши. Я поплыла – заставила себя грести медленно, без плеска, чтобы не привлечь стаю квирн. Добравшись до острова, я взобралась на невысокое дерево и уснула. Проснулась я от непонятного удушья. Решила сперва, что отец схватил меня большой рукой за горло и давит, и только потом вспомнила, что я не дома, что в воздухе не стоит запах квея и не слышно брани. И тут я свалилась с дерева. Ударившись о землю, вспомнила все: жреца, илистую отмель, остров. Я схватилась за грудь и нащупала обвившего меня удава, все туже сжимающего кольца. Мое счастье, что я не выронила ножа и что державшая его рука осталась свободной. Я с бешеной яростью накинулась на змею, колола так бестолково, что несколько раз и себя порезала. В конце концов, когда я уже теряла силы, она распустила кольца. Я стянула ее с себя, отбросила подальше и, дрожа, вернулась на дерево. Полдня я не сводила глаз с мертвого удава, но все же заставила себя слезть, ободрать кожу и съесть еще теплое мясо.

Я прожила на том островке три дня, а потом появился ягуар. Может, его привлекла растекшаяся по земле змеиная кровь или моя кровь из порезов – они открывались при каждом движении, – а может, просто иссякла моя удача. Он застал меня на берегу с самодельным копьецом в руке – я пыталась загарпунить угря. Я его заметила, потому что вокруг разом все затихло, насекомые и мелкие птицы – все как онемели. Помню, обернувшись, я увидела пестрый мех, круглые глаза, зубы и прежде подумала: «Какой красивый!», а потом уже: «Вот теперь я умру».

Какое-то время мне удавалось его отгонять – в одной руке я сжимала нож, в другой копье. Зверь был осторожен, но остров стал мне ловушкой. Плавает ягуар лучше меня, а я была уже обессилена, больна, измучена зноем. Некуда было податься, некуда бежать. С каждым его броском я становилась медлительней, и в конце концов он пробил мою защиту, рванул руку когтем, сбил копье в воду, отскочил, сделал круг и замер перед смертельным прыжком. Этот прыжок убил меня – убил бы, если бы, едва его лапы оторвались от земли, из воды не взметнулась женщина (или не женщина), нагая, с золотыми глазами. Она в прыжке перехватила кота, сломала ему шею и отбросила в сторону.

– Кем Анх, – негромко проговорил свидетель.

Я долго смотрела на него, прежде чем спросить:

– Почему?

– Удивительны пути богов, – пожал он плечами. – Не могу говорить за нее, не то сказал бы, что она увидела в тебе будущее – в восьмилетней девочке, три дня выживавшей в дельте, убившей удава, сразившейся с ягуаром. Она увидела, кем ты можешь стать. И сочла нужным сберечь.

– Кого?

– Женщину, которая со временем станет достойна охотников, – с улыбкой ответил он.

– Она не могла знать, что я вернусь, – мотнула я головой.

Свидетель раскинул руки, словно обнимая пирующих, поселок, ночь.

– Однако через много лет ты вернулась и теперь ищешь ее.

Пили мы до поздней ночи. Помню, у меня мелькнула пьяная мысль: как это странно, что те же люди, что косились на нас и пытались скормить крокодилам, обернулись такими гостеприимными и щедрыми, такими дружелюбными. По кругу снова и снова пускали кувшины квея, дети подчищали остатки угощения, взрослые стали перебираться с плота на плот, переходя от беседы к беседе. Я не понимала языка, но, судя по оживленным лицам и тычущим в нашу сторону пальцам, речь шла в основном о сегодняшней схватке. Люди понимающе кивали, словно видели все это тысячу раз. Дети, еще не доросшие до встречи с крокодилами, всю ночь затверживали каждую мелочь в поисках подсказок, которые помогут им в день, когда им самим придется голыми окунуться в озеро.