Присягнувшая Черепу

Миллионы и миллионы существ что ни день движутся своими путями по земле, по воде и по воздуху. Не все они посланы богами. Не каждая смерть паука таит в себе особый смысл. Существовала жестокая возможность, что судьба Чуа никак не связана с моим Испытанием, что, затягивая ее мучения, вместо того чтобы с ними покончить, я предавала бога, которому молилась. И я опять задумалась, не вонзить ли копье ей в горло. И снова удержала руку.

Бывают в жизни минуты, когда рассудок бесполезен и самый светлый ум ничего не стоит. Годы обучения и познания бессильны против грубого факта: есть вещи, которых нельзя знать. Можно преодолеть пространство между Домбангом и Рашшамбаром, но мир полон пространств, которых нельзя измерить; следствий, начисто оторванных от причин; стремительного движения, первый толчок которого забыт. Паука мог послать Ананшаэль – или не он. Перед лицом не отвечающего на вопросы бога остается только верить.

Под взглядами Чуа и Рука я покачала головой:

– Еще не время.

Рыбачка сплюнула на примятую траву и шагнула к груде бронзового оружия. Выбрав кинжал с костяной рукоятью, она пальцем ощупала лезвие.

– Я сама, – кивнула она.

Я могла бы ее обезоружить. Могла ударить по голове, бесчувственную, связать ее же одеждой и оставить дожидаться, пока в ней созреют паучата. Для того я и оставила ее кукольнику. Ее самоубийство стало бы моим проигрышем; я бы пришла к богу – к богу, избавившему меня от мучений детства, подарившему мне все лучшее и прекрасное в моей жизни, – неудачницей.

И все равно я не могла шевельнуться.

Я сумела только выговорить, когда она приставила блестящее острие к своему боку:

– Подожди.

– Чего? – проминая кожу острием, уставилась на меня Чуа.

– Против этого есть средство, – опередил меня Рук с ответом. – Ты лучше меня знаешь. Выпей баклажку настоя чернолиста, и яйца погибнут, не проклюнувшись.

– Чернолист растет только на морском берегу, – ответила Чуа.

– Откуда ты знаешь? – возразил Рук.

– Я всю жизнь провела в дельте.

– Последние двадцать лет – в халупе на Запрудах. За это время чернолист мог разрастись по всей дельте. Поживи еще, – добавил он, бросив на меня взгляд. – Потому что, пока ты жива, у нас есть надежда.

«Поживи, – безмолвно поправила я, – потому что мне еще рано тебя убивать».

Чуа, скривившись, обернулась ко мне:

– Дай слово, что, когда они проклюнутся, ты меня прикончишь.

– Обещаю.

Со смертью Чуа набиралось шестеро. Оставался Рук.

Под теплым ветром вздыхали камыши. Воду тронула мелкая рябь и снова улеглась. Над трупами ягуаров гудели мухи. Утро пахло кровью и гнилью.

– Где же боги? – скорее сама себя спросила я.

Пустой и бездонный вопрос. На него ответила Эла, выступив из зарослей с бронзовыми серпами в руках.

– Они здесь уже побывали, – жизнерадостно объявила она.

– Откуда ты знаешь?

Она ткнула пальцем себе за плечо.

– Если не они, значит нашелся другой любитель высаживать в черепах редкие цветочки.

24

Невысокий каменистый пригорок посреди острова окружала стена высотой по грудь. Все это походило на козий загон, только расположение на холме наводило на мысль о заброшенном много лет назад укреплении. Ну и конечно, козьи загоны не украшают черепами.

На кольцевой стене красовались сотни черепов – заботливо вставленные в гнезда, отмытые дождями, вылизанные солнцем до ослепительной белизны. Фиалки дельты прорастали из набитых темной землей глазниц, изящно качая лиловыми головками на длинных зеленых стеблях. В этих цветущих дырах давно не было человеческих глаз, и все равно я чувствовала на себе взгляды, такие пронзительные, что тянуло сгорбиться, спрятаться, забиться обратно в камыши и пуститься наутек.

– Плохое место, – сказала Чуа.

Она понимала.

Мы приросли к земле на самом краю широкой прогалины.

– Здесь наша смерть, – сказала рыбачка, опустив взгляд на свой раненый живот.

– Хоть не одиноко будет, – кивнула Эла на черепа.

– Сколько же их? – Рук поморщился. – Сотни три? Четыре?

– Тысячи, – покачал головой Коссал.

Он уставил корявый палец на стену. Из нее тоже прорастали фиалки, зеленым и лиловым водопадом стекая с камней.

«Нет, – прищурившись против света, поняла я. – Это не камни, а черепа».

Эти были не белые, а темные, присыпанные падающей сверху почвой, и лежали слой на слое, поднимаясь на всю высоту стены. Нижние раскрошились под тяжестью верхних, тонкие щупальца времени смешали их с землей.

– У этих богов серьезный подход к садоводству, – заметила Эла, указывая вниз по склону на запад. – В той стороне еще две такие клумбы. Одна – пока просто выложенный на земле круг. Наверное, самая свежая.

Я оглядела жрицу. Обшлага ее нока замарала грязь, и голые лодыжки тоже. Волосы сбоку свалялись, – верно, на этот бок швырнули ее оставившие нас зеленые рубашки. Но вот змеиный яд Элу нисколько не сковал. И улыбка блестела не хуже серпа в руке.

– Где вы были? – спросила я.

– Пока вы все крепко спали, решили прогуляться, – пожала она плечами.

– Я хотел сделать из вас наживку, – добавил Коссал, уставившись на стену черепов так, будто она его оскорбляла.

– Наживку? – Рук, обернувшись к жрецу, занес меч.