Присягнувшая Черепу

Дельта ответила на наше внезапное молчание своим. Затих ветер. Камыши не раскачивались, распрямили свои бритвенно-острые стебли-хребты. В мгновение ока скрылись порхавшие в гуще растительности яркие птицы – попрятались в гнезда или улетели куда-то. Двигалась только вода – терпеливая, тихая, она ласкала корпус судна, словно уговаривая его ответить на тайную просьбу. В безветрии жара стала невыносимой, воздух сгустился, отяжелел, небо сырой подушкой затыкало нам рты. Не верилось, что чуть западнее лежит целый город, как-то сумевший дать отпор дельте, прорезать ее своими каналами, сдержать напиравшую со всех сторон гибель. С палубы барки нам виделся кругом чуждый, нечеловеческий мир – храм потопов и бурь, крытый небом и освященный кровью. Мне вдруг стало понятно смятение солдат, их желание молиться, взывать к милости незримых сил.

Рук ничего подобного не испытывал.

– Это черепа. – Он кивнул на берег. – Такие же, как у вас в головах.

Поясняя свою мысль, он костяшками пальцев постучал по лбу одного из солдат и повернулся к палубе:

– Это тела. Это кровь. Это корабль. А тут, рядом, илистая отмель, в которой застрял корабль. А вот небо. А там камыши.

Он всаживал короткие фразы, как тупые гвозди, будто решил одними словами прибить этот странный, беззвучный, нечеловеческий мир к тому, что был знаком каждому из нас.

– Мы здесь, – вещал Рук, – потому что какие-то трусливые мерзавцы напали на наших людей из засады.

– А душезмейки? – возразил кто-то. – И черепа. Мертвецы…

– Что – мертвецы? – повернулся к говорящему Рук.

– Им вырвали глотки, – покачал головой солдат.

Я знала, сколь стремителен может быть Рук, но и меня поразил его выпад. Ухватив солдата за горло, он напряг плечи и наполовину оторвал его от палубы. Лицо схваченного потемнело, глаза выкатились из орбит, но отбиваться он не пытался. Рук мимо него взглянул на остальных, встретил их перепуганные взгляды своим, в котором мерещились зеленые дебри.

– Глотку, – произнес он нарочито мягко, – может вырвать кто угодно (солдат придушенно забулькал). – Всего-то и надо сжать и дернуть.

Он, словно вспомнив о задыхавшемся в его хватке солдате, покачал головой и отбросил его. Пока тот хватал ртом воздух на палубе, Рук махнул рукой на черепа:

– Содрать кожу может и ребенок, посадить цветочки – любая бабка.

– Но зачем? – решился кто-то спросить.

– Затем, что так они рассчитывают победить, – угрюмо ответил Рук. – Не в нападении суть. Убийство сотни добрых аннурцев, так же, как вы, просто исполнявших свою работу, – самое малое здесь. Да, это ловушка, но расставлена она не на этих несчастных дурачков.

Он, как серпом, обмахнул взглядом солдат:

– Они лишь наживка.

Зеленые рубашки принялись боязливо оглядываться через плечо, будто ожидали увидеть в зарослях чудовище с окровавленными клыками.

– Нет, – ответил на их немой вопрос Рук. – Не станут они на нас нападать. Эти люди (здесь поработали люди, а не чудовища и не коварные боги из детских сказок) – эти люди никому из вас не навредят. Вы им нужны живыми и запуганными. Чего они от вас хотят? Чтобы вы вернулись в город и рассказали эту глупую историю. Чтобы рассказали друзьям, братьям, матерям, будто здесь побывало нечто; будто против солдат восстала сама дельта. Но все это ложь. Подделка.

– Кроме трупов, – не удержалась я. – Они-то взаправду мертвые.

– А фиалки? – заспорил один из стражников в пропитавшемся рвотой мундире.

Рук взглядом заткнул ему рот.

– Эти мифы знакомы всякому, кто вырос в Домбанге, – проворчал он. – Мы все их слышали. У половины из вас родители, вероятно, и сейчас прячут где-нибудь старых идолов, а деды и бабки до сих пор бормочут древние молитвы. Знаете почему?

Он изучал лица своих людей, одно за другим.

– Потому что они боятся. Заметьте себе: боги нашей дельты – не добрые боги. Наши мифы полны бурь и крови, яда и наводнений. У нас не рассказывают, как боги ходили среди людей, исцеляя больных и питая голодных. Люди Домбанга почитают древних богов, страшась, что их гнев может обрушиться на непокорных.

– Боги защищали город, – пробормотал кто-то. – Когда мы их забыли, нас завоевали аннурцы.

– Да, аннурцы завоевали город, – тихо согласился Рук. – И что было потом?

Он вопросительно развел руками, ожидая ответа. На меня даже не покосился, а я не могла оторвать от него глаз. Таким я его еще не видела. В Сиа я имела дело с кулачным бойцом и любителем музыки. Я знала, что он умеет удержать на себе внимание на ринге и вне его; что не хуже всякого отвечает ударом на удар, насмешкой на насмешку, но такое…

Увидев его на окровавленной палубе этой барки, я впервые поняла, почему Аннур сделал его командором – уж конечно, не за быстрый кулак. В нем было… понимаю, довольно смешно говорить так о потном обозленном солдате в жилете нараспашку, но в нем было величие. Другой на его месте задал бы подчиненным взбучку или унизительно высмеял.