Присягнувшая Черепу

– Кто же еще? – огрызнулся Рук. – Только не говори, что кеттрал прислали сюда откопать сгинувших божков.

Я не сводила глаз с человека, ради которого вернулась в Домбанг – чтобы полюбить его и убить. Рук потому и стал хорошим военачальником, что не разделял предрассудков и суеверий своих солдат. Получив удар в лицо, он не ссылался на несчастливый день, нарушение поста или пропущенное омовение, а искал свою ошибку и, найдя, больше ее не повторял. Сражение, драка, город на грани бунта – для Рука все это было задачами, которые надо решить, и сводились они в конечном счете к людям. Найди человека, отыщи его слабое место, и ты победишь.

А вот я не была так уверена, что легионеров перебили люди.

Слишком долго я жила в Рашшамбаре, где смертные что ни день беседуют с богом, где отдаются ему доброй волей, радостно бросаясь в его безграничные объятия. В древних богов, затаившихся в дельте у границ Домбанга, я не верила, но Рашшамбар подготовил меня к мысли, что может существовать нечто, непонятное мне, непостижимое для тленных.

По той же причине здесь оказался Коссал. Старый жрец отделывался ворчанием и намеками, но его подозрения об укрывшихся в дельте кшештрим могли оказаться правдой.

– Эти вуо-тоны… – выговорил наконец Рук.

Оторвавшись от своих размышлений, я взглянула на него:

– Что – вуо-тоны?

– Вдруг это их работа.

– С тех пор как ушли из Домбанга, вуо-тоны не вмешивались в его дела.

– Ты бы спросила свинью, почему не стоит предсказывать будущее по прошлому.

Я вылупила глаза:

– Свиньи-предсказательницы мне пока не попадались.

– Свинье отлично живется, – пояснил Рук. – Тюри дают вдоволь. Сарай защищает от дождя. Есть лужа, чтобы вволю поваляться в грязи. Хорошая жизнь продолжается месяц за месяцем. Бывает, и год за годом. Пока кто-нибудь не подвесит ее за задние ноги и не заколет, не слушая визга.

– Яркое сравнение, – заключила я. – По-твоему, Домбанг похож на свинью?

– То, что моя голова пока на плечах, не значит, что никто не точит на меня нож.

Глядя на играющие в воде отблески фонарей, я обдумывала его мысль. Не верилось мне, чтобы тысячелетие не показывавшийся на глаза Вуо-тон вдруг атаковал Домбанг. Но ведь и в сам Вуо-тон трудно было поверить. Однако солдат, разбросанных по палубе барки, что-то убило – что-то быстрое, опасное и способное бесследно раствориться в зарослях дельты. Я снова вспомнила следившего за мной в городе мужчину – черные полосы на лице и его улыбку, когда я в конце концов его заметила.

– Надо найти Чуа Две Сети, – решила я.

– Что за Чуа Две Сети? – спросил Рук.

– Рыбачка, хотя, когда я покидала Домбанг, она уже не рыбачила. Сейчас ей должно быть лет пятьдесят.

– Зачем нам старая рыбачка?

– Она знает дельту.

– Дельту знают тысячи горожан, – покачал головой Рук и указал на канал, где покачивались на мелких волнах причаленные борт к борту лодки. – Вон там сколько рыбаков.

– Не таких, как Чуа, – возразила я. – Ее взрастил Вуо-тон.

– Чуа Две Сети… – прищурившись, повторил Рук. – В самом деле, кажется, я что-то слышал.

– Она две недели провела без лодки в дельте. И вернулась живой.

– Я тогда был с легионами на Пояснице, – сказал Рук. – Счел за сказку.

– Это не сказка.

– Откуда ты знаешь?

– Я видела, как она вернулась.

Рук всмотрелся в мое лицо и кивнул:

– Мне сейчас нельзя уйти из Кораблекрушения. Эту кашу еще полночи разгребать.

Меня тянуло сгрести его и уволочь за собой на поиски Чуа, только вот Рука так просто не уволочешь.

– Завтра, – сказала я. – Я буду здесь до полудня.

– Завтра, – снова кивнул он.

Все реки текут к океану. А значит, все, что люди сбрасывают в реку – будь то моча с дерьмом или гнилые объедки, – тоже стекает в океан. Присмотревшись, легко заметить: чем дальше на восток, тем мутнее и зловоннее каналы Домбанга. Но можно и не смотреть на воду. Определить стороны света проще по постройкам. На дальнем западном конце Домбанга стояли просторные дворцы из тикового дерева и обширные бани, и каналы там были проточными, прозрачными. А к востоку от Новой гавани здания теснились друг к другу, вырастали на три этажа, нависали над берегом. Еще восточнее, на дальней окраине, многоэтажные жилые дома уступали место халупам на шатких сваях, подгнившим плавучим причалам, лоскутному одеялу из стоящих на вечном приколе барж. Вместо мостов и набережных между строениями перекидывали перемычки в одну-две доски шириной.

На картах эта окраина города именовался Восходом. Здешние жители сочли бы такое название за насмешку. Отсюда невозможно было увидеть встающего солнца: слишком сильно чадили кухонные очаги и слишком слабо дул ветер, чтобы чад рассеять. Ясно, что чертившие карту придурки здесь не бывали. Местные говорили «Запруды», что звучало даже живописно, пока не сообразишь: это просто иное слово для «западни».

– То, что ты увидишь, – предупредила я Рука, проходя с ним по шатким досочкам через протоку, – оскорбит твои понятия о законе и порядке.

– Я вырос в Домбанге, – фыркнул он, – и не первый год командую зелеными рубашками. Наши патрули постоянно обходят Запруды.