Присягнувшая Черепу

– Мы не патруль, – напомнила я. – Мы здесь не для того, чтобы нести местным сияние аннурского правосудия. Мы отыскиваем одну женщину, задаем ей пару вопросов и уходим, никого не убив.

Я глубоко вздохнула и тут же об этом пожалела. Запруды смердели сточными водами и отбросами; они пропитались запахом дыма, густой рыбной похлебки и острого водяного перца, которым здесь сдабривали все подряд, чтобы заглушить настоящий вкус. Пахло моим детством, и я, остановившись на шатких досках, поняла, что вовсе не рвусь в него возвращаться.

– Если ты никого не убьешь, так и я не стану, – сказал Рук.

– Ничего не обещаю, – бросила я.

Как-никак мы направлялись в Запруды, где я впервые узнала могущество и молчаливое милосердие своего бога.

– Как будем ее искать? – спросил Рук, передернув плечами.

С изгиба моста казалось, что Запруды тянутся в бесконечную даль – сплошь изогнутые деревянные крыши, изломанные каналы и чадные переулки, где обдираешь плечи о стены. По таким можно блуждать целый день, – если кто-нибудь раньше не всадит тебе нож под ребра за неловкое слово или ради небогатой наживы.

– Когда-то Чуа жила на воде, – сказала я. – Они с мужем ночевали на своей лодке в Горшке.

– Знаю, где это. Идем.

– После возвращения у нее не осталось ни лодки, ни мужа, – покачала я головой. – Она держалась как можно дальше от воды.

Рук оглядел плотную сеть бурых каналов.

– И на сколько здесь можно удалиться от воды? На пять шагов?

– Пять шагов составляют разницу между «смотреть на крокодилов» и «кормить крокодилов».

– Я думал, крокодилам за ней не угнаться.

– Каждый становится медлительным, если доживает до старости.

– Советуешь умирать молодым?

– Советуй не советуй, а смерть придет в свой срок.

– Философский подход.

Я оглянулась на него и кивнула на крольчатник впереди.

– Кто здесь вырос, становится философом, трупом или безумцем.

– Рад, что ты не выбрала второй вариант.

– Кто сказал, что у меня был выбор?

Запруды стягивались вокруг нас, как невод. За двадцать шагов мы уже не видели мостков, по которым сюда попали. Пятнистые стены лачуг теснили прохожего к ленивой воде под настилом, а я, хоть и купалась в ней девчонкой, почти не замечая грязи, с тех пор привыкла к другому. Я успела забыть, как здесь гнусно. В Запрудах не было бань, не было возможности как следует отмыться. Рыбаки мылись в реке выше города, а остальные жили в зловонии, пока оно не отбивало обоняние.

Еще хуже вони были теснота и шум. Люди сидели друг у друга на головах. Голоса и тела, вся их жизнь выплескивалась из открытых дверей. Готовили на кострах, разведенных в широких глиняных мисках прямо посреди мостков. Чтобы пройти, приходилось перешагивать людей, огибать их, отталкивать локтем матерей с младенцами на руках и обходить кружки рассевшихся в переулках игроков. Полная противоположность Рашшамбару. В горной твердыне моего бога – пустота, каменные утесы, острые как нож тени и четкий круг солнца, прорезающий ровную дугу по небосводу, а в Запрудах – пот, гниль, копошение, десятки тысяч голосов, десятки тысяч рук, и все это напирает на тебя со всех сторон.

Пока добрались до Крысиного острова, я готова была любого ткнуть в глаз, лишь бы расчистить вокруг себя немного места. К счастью, остров – единственный настоящий остров в этой части города – был не так забит людьми, как окружающие протоки, и понятно почему.

В Домбанге нет кладбищ – для них не хватает земли. Легенды гласят, что первые поселенцы укладывали своих умерших в узкие каноэ и горящими пускали вниз по течению. Красивый обычай. Но с ростом Домбанга он поневоле вышел из употребления. Иначе бы по каналам еженощно проплывал целый пылающий флот, застревал у причалов, поджигал деревянные дома. Город бы и недели не продержался. Теперь мертвых сжигали – самых богатых на широких дворах в стенах собственных дворцов, остальных – на Крысином острове.

Крематорий, буквально единственный среди всех прочих построек в Запрудах, стоял особняком, на десять шагов окруженный противопожарной полосой. Четыре каменные стены – чуть ли не единственные каменные стены Домбанга – огораживали широкий двор. Высота их скрывала происходящее внутри, но языки пламени поднимались над гребнем. Однажды, девчонкой, я взобралась на стену – приятели взяли меня на слабо – и до сих пор помню увиденное: пять длинных рвов, забитых десятками тел, переложенных охапками камыша. Завороженная ужасом, я наблюдала, как работники заливали ямы и поджигали масло.

«Словно зажарить собрались», – подумалось мне, и от этой мысли скрутило живот.

Белый тихий пепел оседал на весь остров. По утрам ноги оставляли на нем следы. Много лет спустя, впервые увидев снегопад, я подумала, что он похож на пепел мертвецов моего города.

– Она здесь живет? – спросил Рук.

Я указала на лачугу у края расчищенной полосы:

– Говорю же, она сторонится воды.

– Нашлись бы и другие места вдали от воды. Даже в Домбанге.

– Для рыбачки, которая больше не ловит рыбу, – нет.

Двери дома, против обыкновения жителей Запруд, были закрыты и заперты изнутри. Может, чтобы пепел не залетал.

Я постучалась. Ответа не было.