Присягнувшая Черепу

– Ты давно не бывала в городе? – спросил, подождав, Рук.

– Пятнадцать лет, – ответила я, поморщившись.

– Она могла умереть или перебраться в другое место.

– Она говорила, что больше близко не подойдет к воде.

– Людям случается передумать.

Я снова постучала, погромче, и еще раз подергала дверь. Вонь сожженных тел забивала ноздри и оседала в горле, но сквозь нее изнутри долетел запашок вареной рыбы. А потом я увидела в щелку какое-то движение.

– Чуа Две Сети! – громко крикнула я. – Нам надо поговорить. Открой дверь – получишь целое аннурское солнце.

– Откуда золото? – покосился на меня Рук.

– Ты дашь.

– А не кеттрал?

– Тебе поручено уберечь город от пожара. Я только помогаю. – Я опять повернулась к двери. – Чуа…

В щель стены взметнувшейся змеей просунулось копье. Я, едва успев отпрянуть, ухватила древко ниже наконечника – не листовидного, а двузубой вилки рыбачьей остроги – и провернула. Обычно этого хватало, чтобы противник выпустил оружие, но человек, державший за другой конец копьецо, был силен как бык: мне удалость только на пару дюймов перетянуть древко на себя, но его тут же отдернули обратно. Я ухватилась и другой рукой – не дело оставлять оружие тому, кто может тебя им пырнуть, – и после короткой борьбы мы застыли в равновесии.

– Ты, может, и дура, – долетел из-за стен низкий, сорванный женский голос, – но проворная, этого не отнимешь.

– Чуа, – позвала я (голос я узнала и пятнадцать лет спустя). – Тебе что нужнее: золото или меня заколоть?

– Я подумывала совместить.

– Пора передумать. Впустишь нас?

– Брось мое копье.

– Чтобы ты меня проткнула прямо в дверях?

– Глупости! Копье тут не годится. Если решу до тебя добраться, возьму нож, которым потрошу рыбу.

Я невольно улыбнулась:

– Странные у тебя представления о гостеприимстве.

– А у тебя – о Запрудах, – презрительно бросила она. – Если колотиться в двери, хвастая своими деньгами, здесь долго не проживешь.

– Деньги не мои, а его. – Я кивнула на Рука.

– А он что за хрен?

– Рук Лан Лак, командор зеленых рубашек.

Когда сквозь стену ужалило копье, Рук отступил на шаг, но после того стоял неподвижно, бдительно прищурив непроницаемые зеленые глаза.

– Что тебе дома не сиделось, зеленая рубашка? – осведомилась, помолчав, Чуа.

– Запруды, сколько мне помнится, район Домбанга, – пожал плечами Рук.

– И давно? Не видала я зеленых рубашек так далеко на востоке.

– Да где тебе видать, – хладнокровно возразил Рук, – если ты с гостями через стену беседуешь?

– Предпочитаю прежде познакомиться, а уж потом в дом звать.

– Со мной ты теперь знакома, – развел руками Рук.

Копье в моих кулаках шевельнулось.

– А ты? Выговор здешний, но не совсем.

– Я пожила в других местах.

– В других местах… счастливица. Зачем вернулась?

– В Домбанге неспокойно, – оглянувшись на Рука, пояснила я.

– Домбанг, – ответила Чуа, – гнилой нужник, понемногу сползающий в дельту, и одна тупая девка ничего тут не изменит. Даже такая проворная.

– Гнилые нужники меня не слишком заботят, – ответила я. – А вот убийства интересуют.

– Твоя правда, убийства чуток интересней гнилья, – признала Чуа.

– Особенно для людей моего ремесла.

– Какое это ремесло? Жаришь мясо?

– Воюю.

– На солдата ты не похожа.

– Кеттрал, – тихо сказала я.

С каждым разом это слово давалось мне проще, словно от повторения вопиющая ложь переплавлялась в правду. У меня мелькнула мысль, не выйдет ли так и с любовью. Если раз за разом твердить: «Люблю его, люблю его, люблю его», не превратится ли слово в настоящее чувство? В другом месте – в любом другом – я могла бы такое вообразить. Но перед покосившейся дверью, у проткнувшего стену древка остроги, под мягко сыплющимся на волосы пеплом мертвецов любовь казалась недосягаемой, как небо.

– Кеттрал и зеленая рубашка… – нарушила затянувшееся молчание Чуа. – Даже если твоя история – полное рыбье дерьмо, скучной ее не назовешь.

Я почувствовала, как она выпустила копье. Внутри с дребезгом и лязгом отодвинулись засовы и задвижки, а потом дверь распахнулась.

Когда я покидала Домбанг, Чуа Две Сети было немного за тридцать, стало быть, теперь около пятидесяти. Темными волосами, смуглой кожей, карим оттенком глаз она походила на всех уроженцев дельты, но на том сходство и кончалось. Горожане отращивали длинные блестящие шевелюры, Чуа же выбривала голову до темной щетины. Как-то, заметив, что я засмотрелась на движения ее ножа, снова и снова проходившегося по маслянистой коже головы, она сказала: «Хочешь выжить в здешних местах – обходись без волос. В волосах может спрятаться паук, волосы путаются в сетях…»