Присягнувшая Черепу

– Ни один проводник, – перебила я, – не покажет нам Вуо-тон. Ты это знаешь не хуже меня.

– Я не возвращусь в дельту, – сказала Чуа. – Хоть осыпьте меня золотом.

Отвернувшись от Рука, я взглянула ей в глаза:

– Это золото – не просто золото.

Она ответила внимательным взглядом.

– Монеты…

– Это мили, – пояснила я. – Мили между тобой и дельтой. За пятьсот солнц ты уплывешь в Аннур, в Бадрикаш-Раму, во Фрипорт. Во Фрипорте нет ни змей, ни ядовитых пауков. Там круглый год идет снег, люди живут под землей, обогреваются подземным огнем. Там никто и не слыхал о Троих.

После долгого молчания прозвучал сухой, как полова, голос Чуа:

– И что я буду делать во Фрипорте?

– Жить будешь. А не прятаться от воды, задыхаясь в пепле мертвых тел. Там ты будешь свободна.

– Все, что я умею, – упиралась она, сжимая и разжимая пальцы на древке, – годится только для дельты.

– Ты и сейчас не в дельте, – сказала я. – А с пятьюстами солнцами тебе работать не придется.

Чуа опустила взгляд на копье и стала водить пальцем по значкам на древке, как ребенок, когда учится читать, – будто ответ был записан этими знаками и надо было только их разобрать.

– Если тебе мало денег, – сказала я, – есть еще кое-что.

– Что еще? – Она подняла глаза.

– Я верю в твоих богов, – тихо сказала я, не замечая переполнявшего Рука раздражения. – Я выросла здесь, в Запрудах, так что они и мои боги.

– Твоя вера ничего не меняет.

– Изменит, когда я их убью.

– Их не убьешь, – устало покачала головой Чуа. – Вуо-тоны всю жизнь посвящают войне с ними…

– Вуо-тоны – выродившееся племя в несколько тысяч человек. У них нет доступа к современному вооружению: к взрывчатке, к большим хищным птицам, которые парой ударов клюва забьют крокодила. Кеттрал – лучшие в мире бойцы.

– Дельта – не мир, – сказала женщина, но в ее глазах я заметила блеск, которого прежде не было.

– Может, ты и права, – пожала я плечами. – Если так, я останусь гнить на дне реки, а ты – посиживать на веранде домика на бреатанском побережье, в тысяче миль отсюда. А если права я, то убившие твоего мужа и вырвавшие глотки легионерам узнают наконец, каково это – умирать. Я не одна. Со мной другие кеттрал, твердо решившие найти и уничтожить ваших богов. Тебе придется еще один только раз побывать в дельте.

Женщина прикрыла глаза:

– А если вуо-тоны тебя убьют? Принесут в жертву богам.

– Тебя это не касается.

– Может статься, мы и до поселка не доберемся.

– Может статься, тебя во сне укусит шипастый паук. Хочешь умереть здесь, в логове, или на пути к свободе?

Чуа открыла глаза.

– Пятьсот аннурских солнц, – сказала она.

Я кивнула.

– Ты еще пожелаешь в жизни не видать дельты.

– Я много чего желаю, – ответила я, бросив взгляд на Рука (тот застыл идолом, насаженным на косой луч солнца). – И начинаю привыкать, что желания не сбываются.

14

На тонком слое белого пепла у хижины Чуа остались следы – босые ноги подходили к южной стене и уходили обратно. Коссал, как и обещал, не упускал меня из виду. Я присмотрелась к халупам вокруг крематория, но жрец слишком хорошо знал свое дело, чтобы показаться на глаза. Мне пришло в голову, что он мог найти способ укрыться и в лодке, на которой мы ходили осматривать барку. Маловероятно, но, ограничивайся он пределами вероятного, не стал бы таким хорошим жрецом.

Рук следов не заметил. Он и меня не замечал, широко шагал от хижины Чуа по запрудным переулкам, устремив взгляд прямо перед собой и обходя пьяниц, рыбаков, бродяжек. Чумазый мальчишка лет десяти-одиннадцати попробовал стянуть висевший у него на поясе нож. Рук поймал его за руку и, не сбившись с шага, швырнул воришку в канал. Остановился он не прежде, чем мы вышли из-под нависающих кровель на открытое пространство гавани.

Солнце скрылось за остроконечными крышами. Тени от кучки лачуг протянулись по темнеющей воде. В отличие от Новой гавани, где хватало глубины для гордых океанских судов, Горшок, как называлась местная бухта, представлял собой окруженную причалами заводь одного из каналов и был забит разномастными каноэ, кожаными челноками да полузатонувшими плотами на вечном приколе, потому что ни один человек в здравом уме не решился бы выйти на таких в дельту. Лодочники уже зажигали подвешенные на длинных шестах фонари. Те алели, как закат, будто кто-то похитил краски горизонта и залил их в тушку дохлой рыбы.

Ближайший фонарь горел за спиной Рука, так что на его лице лежала тень. Красноватое сияние очерчивало жесткую линию подбородка и сильной шеи, но глаз я не видела.

– Пятьсот солнц? – спросил он.

– Если город вспыхнет, дороже обойдется, – пожала я плечами.