Присягнувшая Черепу

А Рук смотрел им в глаза, встречая волну их страхов стеной своей воли. И ему верили. Я видела эту веру во множестве взглядов. Слушая Рука, они готовы были забыть все, чему их учили с детства, все нашептанные истории о могуществе Кем Анх. Я смотрела на него не без трепета.

– Я скажу вам, что принесло городу аннурское завоевание. Развитие, богатство, безопасность. – Рук подождал, не возразит ли кто; не возразили. – На домбангских рынках вы найдете товары из десятков городов. Если вас здесь ограбят, вы можете обратиться за возмещением в аннурский суд. Если в городе выгорает квартал, его отстраивают куда быстрее, чем в прошлые двести лет. Так почему же люди по-прежнему шепчутся о старых богах? Из страха. Эти мифы для того и выдумывали, чтобы запугать людей. А кому выгоден ваш страх?

Не дождавшись ответа, Рук покачал головой:

– Ясно, что не вам и не мне. Не рыбакам и не торговцам. Не купающимся в каналах ребятишкам. Я вам скажу, кому он выгоден: жрецам. Жрецам и жрицам, которые приносили прежде жертвы вымышленным богам, жили в прекрасных храмах, отбирали первый улов из ваших неводов и даже ваших детей забирали из дома – все во имя мифов. Аннур победил их, но они не забыли, чего лишились. Это… – Рук повел рукой, указывая на заваленную мертвецами палубу, на черепа с фиалками в пустых глазницах, – это их работа. Их попытка вернуть прошлое. У них нет ни доводов в свою пользу, ни политической или военной мощи. На их стороне только старые сказки – сказки про змей в горле и фиалки в глазницах. Эти сказки – их единственное оружие, да и те опасны, только если их повторять.

Он, одного за другим, оглядывал своих людей. К вечеру поднялся ветер, трепал его одежду, полы безрукавки. Рук встретился со мной глазами и отвернулся.

– Вот кто здесь побывал, – тихо заключил он. – Изменники и убийцы. А не какие-то там невидимые боги.

Звучало все это, конечно, резонно. Мир огромен и почитает великое множество богов. В каждом захудалом городишке и в горной деревеньке рассказывают свои сказки и легенды, и иные из них древнее Аннура. И не все правдивы. Если Кем Анх со своими супругами действительно властвовала над дельтой, где они теперь? Где они были, когда Аннур двести лет правил городом? С какой стати мы должны верить, будто они затаились среди ила и тростников, будто два века терпят завоевателей только потому, что люди Домбанга недостаточно ревностно им служили? Если взглянуть на эту историю глазами Рука, она выглядела смехотворной, ребячески нелепой.

Однако не приходилось забывать и о телах на палубе. Я снова обежала глазами убитых: вырванные из сустава руки, свернутые дикой силой шеи. Я не так уж много знала о богах моей родины, зато достаточно знала о смерти, а этих людей убило нечто, несравненно превосходившее мощью и быстротой каких-нибудь алчных недовольных жрецов.

Мертвецов мы сожгли. Люди Рука залили палубу смолой, отвели наше судно на безопасное расстояние, а барку подпалили. Ленивый знойный ветер размазывал дым по низкому небу. На нас, точно снег, сыпался пепел. Зеленые рубашки отмахивались от его хлопьев, будто боялись загореться, и прикрывали рты, будто пепел мог их удушить.

– Напрасный расход, – заметила я. – Люди погибли, но барка могла бы еще послужить.

– Тогда пришлось бы сбросить тела за борт на потребу крокодилам и квирнам, – покачал головой Рук.

– Ну и отдал бы крокодилам и квирнам, – пожала плечами я. – Им тоже надо что-то есть.

Никогда я не понимала пристрастия людей к похоронным обрядам. Сама смерть, конечно, великое таинство, прикосновение перста моего бога. Но когда Ананшаэль сделал свое дело, остается не человек, а куча костей, хрящей и мяса. Конечно, мне понятно почтение к умершим, просто у меня не укладывается в голове, что общего между человеком и грудой падали. Например, в Сиа разлагающийся труп обряжают в лучшие одежды, а потом зарывают эту нелепую куклу в глубокой яме. Посмотрели бы вы, как скорбящие вглядываются в темный колодец, будто еще могут увидеть любимого человека; будто этот мешок костей можно назвать отцом, матерью, братом. У нас в Рашшамбаре, когда человек уходит к богу, то, что осталось, просто сбрасывают с обрыва, и делу конец.

– Так-то кеттрал чтят своих погибших? – спросил, щурясь на меня сквозь дым, Рук.

Его слова отозвались во мне жаркой вспышкой абсолютной собранности; так всегда бывает, когда видишь, что противник пробил твою защиту.

– Нас больше занимает вопрос, как бы не погибнуть, – бросила я со скучающим видом, в то же время пытаясь нашарить в памяти обряды погребения кеттрал.

– Даже кеттрал не бессмертны, – настаивал Рук.

– Если тела удается вернуть на Острова, мы их сжигаем, – ответила я.

– А я слышал про гробовое древо, – покачал он головой. – Вроде бы огромный черный дуб, весь в летучих мышах.

Он больше меня знал о кеттрал и их мертвецах, да еще в подробностях; мне стало неспокойно. Но с Руком никогда нельзя давать задний ход. Он сразу улавливал заминку.

– Тебе наврали, – заявила я и отвернулась.