Прислуга

Он нервно ерошит волосы и старается не встречаться со мной взглядом. У меня такое чувство, что он вообще не замечает, что я рядом. А потом я решаюсь признаться себе в том, что и так осознавала весь вечер. Глядя на меня, он думает… о ней. Она здесь повсюду. В злобном взгляде Стюарта, на устах сенатора и миссис Уитворт, на стене, где, должно быть, висела ее фотография.

Извинившись, спешу в ванную комнату.

Он провожает меня по коридору и говорит без улыбки:

– Встретимся на террасе.

В ванной, глядя на отражение в зеркале, убеждаю себя, что сегодня просто такой вечер. И как только мы выберемся из этого дома, все будет по-прежнему хорошо.

Выйдя из ванной, я прохожу мимо гостиной, где сенатор наливает себе очередную порцию виски. Проливая несколько капель на рубашку, он тихонько хихикает, и озирается, не видел ли кто его неловкости. Я осторожно крадусь на цыпочках мимо двери, но меня останавливает радостный вопль:

– Вот вы где! Что случилось, потерялись? – Он направляется ко мне.

– Нет, сэр, я… иду к остальным.

– Давай сюда, девочка. – Он обнимает меня за талию, обдавая ароматом бурбона. На его рубашке остались влажные пятна. – Как тебе у нас?

– Хорошо, спасибо, сэр.

– Ты не пугайся матушки Стюарта, она просто пытается его защитить.

– О, что вы, она… такая милая. Все замечательно. – С надеждой оглядываюсь на коридор, откуда доносятся голоса.

Он вздыхает, отводит вгляд.

– У нас был очень тяжелый год. Думаю, он рассказал тебе, что случилось.

Я киваю, а по коже бегут мурашки.

– Да, тяжко было… очень плохо. – Но внезапно расплывается в улыбке: – Гляди-ка! Смотри, кто пришел с нами поздороваться.

Крошечный белый песик повисает на его руке, как теннисное полотенце.

– Скажи «привет», Дикси, – мурлычет сенатор, – скажи мисс Евгении «привет».

Пес вертится, отворачиваясь от алкогольного зловония. Сенатор поднимает на меня глаза, взгляд абсолютно пустой. Он, видимо, забыл, зачем я вообще здесь.

– Я шла на террасу, – напоминаю я.

– Иди, иди сюда. – Он подхватывает меня под руку и тащит в маленькую комнату, где стоит массивный письменный стол, а тусклая лампа едва освещает темно-зеленые стены. Прикрывает дверь, и на меня тут же накатывает приступ клаустрофобии. – Видишь, они считают, что я и так слишком много говорю, но на самом деле… – сенатор прищуривается, словно мы с ним старые конспираторы, – я хочу тебе кое-что рассказать.

Собака смиряется со своим положением и успокаивается, захмелев от запаха алкоголя. Мне вдруг жутко хочется увидеть Стюарта, как будто теряю его с каждым мигом, что мы порознь.

– Думаю… я должна найти… – Тянусь к дверной ручке, понимая, что веду себя грубо, но я просто не в силах дольше здесь оставаться, в запахе спиртного и сигар.

Сенатор со вздохом кивает:

– О, ты тоже, м-да… – И разочарованно приваливается к столу.

Я уже открываю дверь, но меня останавливает выражение бессилия и сломленности в лице сенатора, то самое, какое я уже видела у Стюарта в тот день, когда он впервые явился в дом моих родителей. У меня не остается выбора, и я спрашиваю:

– Я тоже… что именно, сэр?

Сенатор смотрит на огромный парадный портрет миссис Уитворт, возвышающийся над его рабочим столом, как предупреждение.

– Я вижу это, по твоим глазам вижу. – Короткий горький смешок. – Просто надеялся, что ты будешь хоть немного любить старика. В случае, если станешь членом этого старинного семейства.

Меня бросает в дрожь от этих слов… членом старинного семейства.

– Вы не… вызываете у меня неприязни, сэр, – лепечу я, переминаясь у порога.

– Не хочу погружать тебя в наши проблемы, но дела у нас плохи, Евгения. Мы чертовски удручены прошлогодним кошмаром. С той, другой. – Он мрачно качает головой. – Стюарт просто взял и уехал из Джексона, живет где-то в трейлере в Виксбурге.

– Я знаю, он был очень… огорчен, – говорю я, хотя на самом деле ничегошеньки об этом не знаю.

– Прямо как умер. Дьявол, я ездил туда к нему. Он просто сидел у окна и колол орехи. Даже не ел – вынимал из скорлупы и бросал в мусорное ведро. Не разговаривал ни со мной, ни с мамой… несколько месяцев.

Он весь съежился, этот огромный мужчина, и меня охватывает желание сбежать, но одновременно – поддержать и утешить. Он выглядит таким несчастным.

– Как будто всего десять минут назад я учил его заряжать ружье, скручивать шею первому голубю. Но после истории с той девушкой он… изменился. Ничего мне не рассказывает. Я просто хочу знать, у моего сына все в порядке?

– Я… думаю, да. Но, честно говоря… не знаю.

И вдруг я осознаю, что совсем не знаю Стюарта. Если эта история настолько ранила его, что он даже не может говорить о ней, тогда что же я для него? Просто способ отвлечься? Некто, кто будет сидеть рядом и разгонять мысли, что терзают его?

Пытаюсь найти какие-то слова, успокоить сенатора. Что бы в таком случае сказала моя мама?

– Франсин снимет с меня шкуру, если узнает, что я говорил с тобой об этом.

– Все в порядке, сэр. Я уже забыла.

Он совершенно измучен, но пытается выдавить улыбку.

– Спасибо, дорогая. Ступай к моему сыну. Я присоединюсь к вам попозже.