Прислуга

Мама отрезает крошечный кусочек яблока. Поколебавшись, все же решается его разжевать и вздрагивает, проглотив. Она запретила мне говорить родителям Стюарта о ее проблемах с желудком и теперь осыпает миссис Уитворт комплиментами по поводу кухни. Для мамы этот ужин является важным этапом в игре под названием «Может ли моя дочь подцепить вашего сыночка?».

– Молодым так нравится общество друг друга, – замечает мама. – Знаете, Стюарт бывает у нас дома дважды в неделю.

– Правда? – вежливо удивляется миссис Уитворт.

– Мы были бы счастливы, если бы вы с сенатором как-нибудь посетили нашу плантацию, погуляли по саду.

Удивленно смотрю на маму. Она любит употреблять старомодное слово «плантация», дабы придать некоторый лоск банальной ферме, а наш «сад» – это одна старая яблоня, на которой яблок отродясь не бывало. Ах да, еще трухлявая груша.

Но миссис Уитворт явно думает о другом, губы ее сердито поджаты.

– Дважды в неделю? Стюарт, я понятия не имела, что ты так часто бываешь в городе.

Вилка в руке Стюарта замирает. Он затравленно глядит на мамочку.

– Впрочем, вы так молоды, – удовлетворенно улыбается она. – Наслаждайтесь, не стоит воспринимать все так серьезно.

Сенатор водружает локти на стол.

– Для женщины, которая фактически сама сделала предложение прошлой пассии, она, пожалуй, слишком спешит.

– Папа! – Стюарт со звоном швыряет вилку.

За столом повисает молчание, лишь мама тщательно, методично пережевывает очередной кусок. Осторожно касаюсь розовой царапины на локте.

Горничная подает цыпленка, щедро политого соусом майонез, и все с облегчением улыбаются, радуясь смене темы. За едой папа и сенатор обсуждают цены на хлопок, проблемы сельскохозяйственных вредителей. А я наблюдаю за Стюартом – гневное выражение, появившееся на его лице при упоминании Патриции, не исчезает. Интересно, о чем же они говорили с отцом, пока я рассматривала фотографии?

Сенатор откидывается на спинку стула:

– Видели статью в «Лайф»? О парне, еще до Медгара Эверса, как там его… Карл… Робертс?

Поднимаю голову, с удивлением осознав, что сенатор обращается ко мне. Надеюсь, это просто потому, что я работаю в газете.

– Это… его линчевали. За то, что назвал губернатора… – Замолкаю, но не потому, что забыла слова, а как раз потому, что прекрасно помню.

– Жалкой личностью, – произносит сенатор, обращаясь уже к моему отцу. – С моралью уличной проститутки.

Уф-ф, слава богу, меня оставили в покое. Пытаюсь оценить реакцию Стюарта. Я никогда не интересовалась его позицией относительно гражданских прав. Но он, кажется, вообще не слушает, о чем разговор.

– Скажу откровенно, – откашлявшись, медленно произносит мой отец, – мне тяжело слышать о подобной жестокости. – Он медленно откладывает вилку и продолжает, глядя прямо в глаза сенатору: – У меня на полях работают двадцать пять негров, и если кто-либо посмеет тронуть их или членов их семей… Порой мне стыдно, сенатор. Стыдно за то, что происходит в Миссисипи.

Мама, вытаращив глаза, изумленно смотрит на отца. А я потрясена. Не столько тем, что он вообще заговорил о политике, сколько его точкой зрения. Дома у нас газеты всегда лежали фотографиями вниз, телеканалы переключались сразу же, как только поднимались расовые вопросы. А сейчас я горжусь своим отцом, по многим причинам. И клянусь, на миг в маминых глазах, несмотря на опасение, что он погубит мое будущее, тоже вспыхивает гордость. На лице же Стюарта озабоченность, но какого рода – не могу понять.

Сенатор пристально смотрит на папу.

– Я вам вот что скажу, Карлтон, – говорит он, позвякивая льдинками в бокале, и протягивает бокал служанке: – Бесси, принеси мне выпить, будь добра. (Та очень быстро возвращается с новой порцией.) Неразумно было говорить такое о губернаторе.

– Согласен на сто процентов, – отзывается папа.

– Но позже я спросил себя, а соответствуют ли эти слова истине?

– Стули, – грозно шипит миссис Уитворт. Но тут же вновь ослепительно улыбается и произносит таким тоном, будто обращается к непонятливому ребенку: – Стули, нашим гостям неинтересно твое политиканство за…

– Франсин, дай мне высказать собственное мнение. Господь свидетель, я не могу делать это с девяти до пяти, так позволь высказаться хотя бы в своем собственном доме.

Миссис Уитворт по-прежнему улыбается, но щеки чуть розовеют. Она внимательно разглядывает букет белых роз в центре стола. Стюарт, все с тем же гневным лицом, разглядывает свою тарелку. С того момента, как принесли цыпленка, он ни разу не посмотрел на меня. Некоторое время все молчат, а потом дружно принимаются обсуждать погоду.

После ужина нас пригласили выпить кофе на террасе. Мы со Стюартом задержались в холле. Касаюсь его плеча, но он отодвигается.

– Я так и знал, что он напьется и начнет все эти разговоры.

– Стюарт, все в порядке. – Наверное, он имеет в виду беседы о политике. – Мы прекрасно провели время.

Но Стюарта просто трясет от бешенства.

– Патриция – то, Патриция – се, весь вечер! Сколько можно говорить о ней?

– Успокойся, Стюарт, забудь. Все хорошо.