Прислуга

Скитер подходит поближе. Ей до смерти наскучил этот предсказуемый вечер. Она устала от смущенных лиц старых друзей, опасающихся подойти и заговорить. Единственный интересный персонаж сегодня вечером – Селия Фут.

– Хилли, – Селия хватает Хилли за локоть, – я весь вечер пыталась поговорить с вами. Думаю, между нами существует некоторое недопонимание, и, полагаю, если я объясню…

– Что ты делаешь? Отпусти меня… – шипит сквозь зубы Хилли.

Но Селия вцепилась как клещ.

– Нет, постой! Погоди, ты должна выслушать…

Хилли отстраняется, но Селия и не думает отпускать ее. Хилли дергается сильнее, еще сильнее – и тишину разрывает треск рвущейся ткани.

Селия растерянно смотрит на малиновый лоскут – в руках у нее осталась манжета от платья.

Хилли медленно проводит ладонью по обнажившемуся запястью.

– Чего ты добиваешься? Это черномазая подговорила тебя? Но что бы она тебе ни наплела, что бы ты ни выболтала кому бы то ни было…

Вокруг них быстро собирается толпа. Публика, сочувственно глядя на Хилли, старается не пропустить ни слова.

– Выболтала? Не понимаю, о чем ты…

– Кто тебе рассказал? – уже во весь голос орет Хилли, хватая Селию за руку.

– Минни. Теперь я понимаю, почему ты не хочешь дружить со мной. – Тут Сюзи Пернелл объявляет в микрофон следующего победителя, и Селии приходится повысить голос. – Я знаю, ты думаешь, мы с Джонни встречались за твоей спиной, – почти кричит она, перекрывая гомон, смех, аплодисменты. Короткая пауза, пока Сюзи Пернелл заглядывает в свои записи, и в этот момент раздается громкий голос Селии: – Но я забеременела после того, как вы расстались!

Ее слова разносятся по залу. На несколько секунд воцаряется абсолютная тишина.

Дамы морщат носики, некоторые хихикают.

– Жена Джонни на-дра-лась, – произносит кто-то.

Селия озирается, вытирает пот, внезапно выступивший на ее щедро напудренном лбу.

– Я не осуждаю тебя за то, что ты меня недолюбливаешь, если думаешь, что Джонни изменял тебе со мной.

– Джонни никогда бы…

– …и прости, я думала, тебе приятно выиграть этот торт.

Хилли наклоняется, подбирает с пола свои жемчужные пуговицы. Вплотную придвигается к Селии, чтобы никто не расслышал, и шипит:

– Скажи своей черномазой прислужнице, если она разболтает кому-нибудь о том торте, я отомщу. Думаешь, ты такая умная, записала меня на аукцион, да? Думаешь, удастся шантажом пробиться в Лигу?

– Что?

– Ты немедленно расскажешь мне, кому еще растрепала про…

– Я никому не говорила о торте, я…

– Лгунья, – бросает Хилли, но тут же с улыбкой выпрямляется. – А вот и Джонни. Джонни, полагаю, твоя жена нуждается в заботе. – Хилли щурится, словно намекая на шутку, известную только ей и стоящим вокруг дамам.

– Селия, что случилось? – встревоженно спрашивает Джонни.

Селия бросает сердитый взгляд сначала на него, потом на Хилли:

– Она не понимает, она назвала меня лгуньей, а теперь еще обвиняет, что это я записала ее на аукцион и… – И вдруг замолкает, недоуменно глядя на собравшихся. В глазах у нее слезы. Затем, как-то сдавленно икнув, содрогается в конвульсиях. Рвота потоком хлещет на ковер.

– О черт! – Джонни пытается оттащить жену в сторону.

Оттолкнув мужа, Селия несется в туалет, он бросается следом.

Хилли – с пылающим лицом, в тон платью, – сжимает кулаки. Хватает ближайшего официанта:

– Немедленно уберите, пока не начало вонять!

Со всех сторон Хилли обступают дамы – лица потрясенные, руки широко расставлены, будто пытаются защитить ее от неведомой угрозы.

– Я слышала, что Селия борется с алкоголизмом, но теперь еще и проблемы с враньем? – обращается Хилли ко всем сразу Необходимо пустить этот слух – на случай, если история с тортом когда-нибудь выплывет наружу. – Как это называется?

– Патологическая лживость?

– Вот именно, патологическая лживость. Селия заставила его жениться, утверждая, что беременна. Полагаю, уже тогда она была патологической лгуньей.

После ухода Селии и Джонни вечеринка быстро сходит на нет. Члены Лиги выглядят измученными, они явно устали улыбаться. Разговоры крутятся вокруг аукциона, нянек, но в основном люди обсуждают, как Селию Фут вырвало посреди зала.

К полуночи, когда зал практически опустел, Хилли устраивается на трибуне. Просматривает листы записи на аукцион, но она постоянно отвлекается, задумываясь о чем-то, потом вновь возвращается к спискам, ругаясь, что приходится начинать заново.

– Хилли, я еду к тебе домой.

Хилли поднимает голову. Ее матушка, миссис Уолтер, в праздничном наряде кажется еще более хрупкой, чем обычно. На ней небесно-голубое платье в пол, сшитое в 1943-м. На груди – увядающая белая орхидея. Рядом с ней стоит чернокожая женщина в белой униформе.

– Только не лазай в холодильник, мама. Я не желаю бодрствовать всю ночь из-за твоего несварения. Отправляйся сразу в кровать, поняла?

– И мне даже нельзя попробовать тортика Минни?

– Тортик уже в помойке, – злобно прищуривается Хилли.

– Ну зачем же ты его выбросила? Я выиграла его специально для тебя.

Хилли замирает, начиная понимать.

– Ты? Это ты внесла меня в списки?