Приснись

Это было слишком хорошо для меня, слишком просто… Я даже рассмеялся: да мне и делать практически ничего не придется! Пробраться внутрь, улучить момент, когда Матвеенко начнет собирать парашют, отвлечь его чем-то и подрезать лямку. Или изменить сборку… Это ведь важно, чтобы парашют был уложен правильно? Никаких ударов кинжалом, никакой крови… Мог же он сам ошибиться? Вполне. Все именно так и подумают.

— Но какой в этом смысл?!

Я чуть не ударил по тормозам. Вот срань… Если я не запачкаю рук, вся моя идея мести рассыплется прахом, ведь Матвеенко даже не поймет, почему умирает. Обосрется от страха, и только-то! Даже не вспомнит мальчика, которого запинал до смерти… Ребенка, молившего о пощаде и не дождавшегося ее. Моего брата.

Догнать его не стоило труда. Подрезать, выволочь из машины… А дальше? Что, если он окажется сильнее меня? И не он, а я буду захлебываться кровью на обочине, пока не сдохну, не дождавшись ни милости, ни помощи. В этом уж точно нет никакого смысла… Не только потому, что мне не хочется умирать (точно не хочется? хохочущий смайлик!), а из-за того, что бессмысленная гибель все опошляет. А меня мутит от одной мысли о том, насколько моя поганая жизнь была по-лермонтовски пустой и глупой шуткой… Еще и смерть станет такой же? Лучше уж быть застреленным полицейским во время погони после того, как я сведу счеты с этим козлом.

— Что же делать?

Этот возглас отчаяния слетел с губ против моей воли, я тут же пожалел о том, что позволил Жене понять, какой сумбур царит в моих мыслях. Это ведь неправильно, чтобы Винни-Пух был невысокого мнения о Кристофере Робине. А у нас пока что складывается как-то так…

Я до того разозлился на себя за это, что вдавил педаль газа с такой яростью — колено заболело. Классно я буду смотреться волочащим ногу и размахивающим кинжалом! Матвеенко первым и уржется… А я хочу, чтобы он рыдал кровавыми слезами.

Прощай же… Алоха!

Меня словно шибанули по голове, но не больно, точно в детстве подушкой. Как Женин голос прорвался сюда, в мою реальность?! Эти стихи читал ей тот парень, давший стрекача от страха перед темной силой, всколыхнувшейся в Жениной душе… Но почему-то я слышал в те минуты ее голос, словно вялый Гоша являлся лишь куклой, разевающей рот.

Что еще там было, в тех стихах?

Утянет ядро непрощения вниз –

Какая тоска…

Ну прощай же! Пока…

Ядро непрощения? Будто про меня сказано… Хотя, кажется, это все сочинила та дурацкая старушка, вертевшая костлявыми бедрами перед бывшим директором Жениной школы искусств. Фу!

Только почему же — прощай?

— Ты не придешь больше, если я убью его?

Никто мне, конечно, не ответил…

Но я уже остановил машину, вышел возле проселочной дороги, уходящей в лес, машинально сделал несколько шагов. Передо мной дышал, пугал шорохами, попискивал, постукивал дятлом другой мир, полный жизни и ее простых тайн. Тот самый Чудесный Лес, в сердцевине которого, может, и прятался мой медвежонок, мой несостоявшийся приятель, друг, которого я намечтал. Мне ведь всегда было плевать: толстый он или худой, умный или наивный, может он от отчаяния схватить палку или нет…

Он это или она.

Ведь друг может быть любым, главное, чтоб он успел остановить тебя от желания вонзить кинжал в свое собственное сердце. А именно это я и собирался сделать… Так ведь?

* * *

Макс все же доехал до того парашютного клуба, но я уже понимала, что Матвеенко он не тронет. Ему просто нужно было своими глазами увидеть, кем тот стал. И показать мне… Мы ведь уже поняли, как это работает и на что стоит просто посмотреть, а о чем сказать вслух. Стоя у леса, Макс не произнес ни слова, но почему-то казалось, будто он думает обо мне. С чего бы?

Единственное, что он говорит, возвращаясь к машине:

— Хорошо. Твоя взяла.

Кому это? О чем?

Я могу только предполагать и надеяться, что эти слова адресованы мне и в них скрыт тот самый сакральный смысл, какой хотелось уловить…

Николай оказывается вовсе не зверем, а инструктором новичков. В его группе много подростков — таких, каким он был в детдоме, когда позволил обжигающей обиде на жизнь выплеснуться на ни в чем не повинного ребенка.

Глазами Макса я смотрю, как заботливо Матвеенко наставляет их, и думаю с облегчением: «Он больше не Зверь». А тот весьма требовательно учит ребят правильно складывать парашют (словно считав замысел Макса!). Хотя улыбается Николай скупо и редко, мальчишки смотрят на него с обожанием, и Макс тоже замечает это. Не может не заметить.

А Матвеенко замечает его… Щурится с подозрением:

— Вы к кому?

— Да я так, — небрежно бросает Макс. — Осматриваюсь. Думаю, может, попробовать, каково это…

Оставив парашют, Николай велит ничего не трогать без него и направляется к Максу, лицо которого каменеет, и я боюсь, что он все же не сдержится. Хорошо хоть нож оставил в машине! Достал из бардачка, повертел в руках и швырнул обратно. Даже если он вскипит и даст убийце брата в морду, тот же не скончается от этого…