Приснись

Стыд заставляет меня морщиться, хорошо хоть Гоша не видит этого. Все происходящее в мире каждый из нас норовит так или иначе притянуть к собственной персоне. Как же это глупо… Почему мне и в голову не пришло, что причина его молчания может быть связана вовсе не со мной?!

— Прости! — произношу я искренне. — Я должна была выяснить, что с тобой…

Он откликается беззлобно:

— Да брось! Я же понимаю, в чем дело…

«Правда, понимаешь?» — Вместо этого я произношу другое:

— Гоша, у нас тут намечен корпоратив… Но часов в шесть я смогу сбежать. Посижу немного для вида, чтобы начальство не окрысилось. Подойдешь к этому времени?

Он, конечно, соглашается. И я понимаю, что праздник уже удался!

Мой кабинет тут же наполняют и начинают обживать десятки солнечных зайчиков, которых до этого мгновенья то ли не было, то ли я их не замечала. Они взволнованно дрожат на полосатых обоях, напоминающих струны, и я чувствую, как на сердце волнуются их тени. Почему мне так неспокойно, если впереди сплошные радости? Или интуиция пытается подсказать нечто, о чем я еще не догадываюсь?

Надеюсь, она ошибается…

* * *

Черт возьми, я горжусь ею! Эта закомплексованная рохля становится борцом. Нет, на этот раз Женя никого не саданула палкой, но характер показала будь здоров.

В моем сне она появилась в тот момент, когда с гитарой в руке вошла в концертный зал их школы. Там нет закрепленных рядов кресел, как в нормальных залах, просто поставлены стулья, которые заранее растащили к стенам, чтобы освободить середину, и накрыли там столы. Что за праздник, интересно?

Следом за Женей я направился к ряду столов, поставленных буквой «Т», и с одного взгляда понял, что на «верхушке» места для администрации: там красовались дорогие коньяки и марочные вина, окруженные всякой дрянью, которую бедняки считают деликатесами. И посуду там поставили из сервиза, а на остальных столах смущенно белели пластиковые тарелки, соседствующие с бутылками дешевой водки. Покромсанная колбаса, ломти ржаного хлеба (вы серьезно?!), банки с маринованными огурцами из «Пятерочки».

Учителя, как овцы, безропотно рассаживались за столы с отстойным угощением, да еще и улыбались, весело перекликались, не желая замечать унизительной для них обстановки. Уже знакомая мне Нина замахала рукой с дальнего угла:

— Женя! Иди сюда.

Сделав шаг к ней, Женя вдруг остановилась, посмотрела на пустующий пока «богатый» стол и прошла к самому центру. От восторга я едва не проснулся: «Сядет?! Ай да Винни!»

Загадочно улыбаясь, она опустилась на стул, явно предназначенный для этого хорька — их директора, и спокойно обвела взглядом вытянувшиеся от изумления лица. К ней уже подскочила шустрая седая тетка, судя по всему, завуч, и прямо-таки вцепилась в Женин локоть:

— Евгения Леонидовна, это места для администрации школы. Освободите стул!

Она шипела тихо, но в зале наступила такая тишина, что слышно было каждое ее слово. А Женя даже не потрудилась понизить голос:

— Не освобожу. С какой стати? При Борисе Михайловиче у нас не было классового разделения. Он сидел вместе с нами. И вы, Наталья Денисовна, тогда тоже были с нами.

— А в самом деле! — подхватил художник Каширский, которого я уже видел. — Что за снобизм? Да еще в День учителя…

Вот что они отмечают, оказывается! Неловко вышло: унизить учителей в их же праздник…

— Иван Петрович, ну уж вы-то умный человек, — с упреком протянула завуч.

Он живо откликнулся:

— В смысле — трусливый? Не смеющий пикнуть против, потому что у меня ипотека и больная дочь? Да, вы правы, я такой… Но — «безумству храбрых поем мы песню»!

И в этот момент Женина гитара подала сигнал — проигрыш знаменитой песни партизан «Белла чао». Не стану врать, я ее до сериала «Бумажный дом» и не слышал, но теперь угадываю сразу. Итальянского текста, кроме самой Жени, понятное дело, никто не знал, но все они подхватили песню голосами без слов. Как это называется? Вокализ?

А Женя играла и пела все громче, и протест, втайне нараставший в каждом из этих людей, окреп и набрал силу уже ко второму куплету. Некоторые даже решились встать, в том числе Нина и Каширский, и пересесть за Женин стол, ставший авангардом полка. Остальные яростно отстукивали ритм на крышке плебейского стола, и у них получилось создать жутковатую атмосферу.

Даже мне стало не по себе… А уж когда на пороге появился их убогонький директор с какой-то депутатского вида дамочкой, физиономия которой едва не трескалась от ботокса, в зале все уже просто вопило о том, что социальный взрыв готов!

Эти двое застыли в дверях, пытаясь своими куриными мозгами осознать происходящее. А я старался докричаться сквозь все границы наших миров:

— Давай, Женька! Не сдавайся! Урой этих сволочей!