Приснись

А я просто глажу его лицо, которое теперь стало для меня самым прекрасным. Пусть Гоша не так красив, как Макс…

Макс!

Кажется, я вспоминаю о нем впервые за последнюю неделю. Или даже две?!

В моей душе начинают копошиться угрызения совести, точно я бросила друга в трудную минуту, так и не выяснив — не стал ли он убийцей? И как он поступит с ребенком, отцом которого, возможно, является? И вообще, что происходит с ним сейчас?

Но надеяться на то, что Макс явится ко мне во сне только по моему хотенью, было глупо. В обычной жизни чудеса так не работают, а эти сны, как ни крути, принадлежали к разряду необъяснимого. Не стоит и вспоминать о нем, ведь этим ничего не изменишь.

Но прежде чем окончательно отогнать мысли о Максе, я с благодарностью думаю, что именно он, его скрытая от других (но не от меня) необузданность сделали меня храбрее и решительнее. И то, что я шагнула навстречу Гоше и отдала ему всю себя, не спрятавшись за гигантской кучей собственных комплексов, тоже не случилось бы, если б Макс не пронесся сквозь мои сны шаровой молнией.

Красивый, несчастный, безумный…

Только Милане я признаюсь в том, что он покинул мои сны. Она задумчиво выслушивает меня, и лицо ее вдруг начинает сиять:

— Вот теперь я и вправду могу рвануть в Москву!

— Почему — теперь?

— А то ты не понимаешь? Мне же все равно не давало покоя то, что вы с ним связаны. Пусть и каким-то таинственным образом… Но я же опасалась: вдруг тебя ранит, если я… Ну вдруг я понравлюсь ему?

У нас уже выпал снег, и вдоль ограды парка за нами тянутся две дорожки следов. Странно, что никто не прошел здесь до нас, ведь уже сгущаются сумерки. Или недавно землю покрыл очередной мазок белизны?

Я оглядываюсь: Милкины следы меньше и легче даже на вид. У нее длинные, ровные ноги и небольшие ступни. И вся она так хороша — разве может Макс не влюбиться в нее?!

Только на душе неспокойно: я видела в его квартире очень красивых девушек, которых он провожал равнодушным взглядом. Что с ним не так? Почему никому не удается тронуть его сердце? Я-то Милку обожаю, а Макс может и внимания на нее не обратить…

— Знаешь, — отвечаю я, беря ее под руку, — если кому-то и удастся пробудить к жизни его настоящего, так это тебе. Он ведь в душе хороший, я чувствую…

Насупившись, она смотрит перед собой:

— Почему только мне?

— Ты настоящая. Я вот только сейчас поняла: его окружают фальшивки, поэтому он никого не любит. Его не проймешь подделкой…

Внезапно Мила замирает, и ее вытянутые глаза расширяются от страха:

— Слушай, а как я его узнаю? Я-то его не видела!

На меня тоже наваливается паника: о главном-то мы и не подумали! А ведь это настолько очевидно…

Милана тащит меня дальше, пока мои мысли лихорадочно мечутся в поисках решения. Но она соображает быстрее:

— Элементарно, Ватсон! Надо составить фоторобот.

— Как на преступника?!

— А что такого? Ты же не можешь поклясться, что Макс не убил того козла… Как его?

— Матвеенко. А тебя не пугает то, что он может оказаться убийцей?

— Отлично! Теперь ты отговариваешь меня?

— Нет! Не отговариваю. Но…

Милка усмехается:

— Давай сперва нарисуем его, а потом я решу: стоит этот душегуб того, чтоб я рискнула, или нет…

— А ты сможешь так? По моему описанию?

Даже не задумавшись, она качает головой:

— Не смогу. Но я знаю одного парня…

Через день Милка приводит меня в строгое здание, где работают следственные группы или как там это называется? У ее знакомого художника Ильи, с которым они когда-то учились в художественной школе, здесь постоянная работа, как он сам выражается, «миска баланды». Вообще он здорово смахивает на бывшего зэка, не столько бритым черепом, сколько манерами, в которых сквозит нервозность, будто Илья постоянно начеку. Может, прямо на зоне его и заприметили товарищи из органов и решили: чего добру пропадать? Надо будет спросить у Милки, хотя, признаться, меня это не очень волнует, мне бы только объяснить ему, как выглядит Макс.

Я стараюсь быть в описании предельно точной и жду, что сейчас Илья начнет на специальном аппарате, как показывают в кино, примерять Максу разные лбы, носы и так далее. Но этот парень просто слушает меня, нервно шмыгая и быстро-быстро набрасывая контуры на листе бумаги, прикрепленном к потасканному планшету с порванными углами.

Мы с Милкой замираем в ожидании, а он вдруг язвительно хмыкает и поднимает на меня цепкие глаза, в которых читается легкое презрение.

— Что?! — вырывается у Миланы.

Похоже, она переживает больше меня…

Не удостоив ее взглядом, Илья поворачивает планшет, и я чуть не подпрыгиваю от радости, увидев узнаваемый портрет Макса.

— Это он!

Еще один смешок:

— Это Джек Лауден. Кому ты вешаешь, детка? Я фанат сериала «Медленные лошади».

У меня перехватывает дыхание, а Мила, приоткрыв рот, смотрит то на него, то на меня. Наша с ней реальность опять переворачивается с ног на голову.

— Спасибо, Илюха, — говорит она. — Я заберу?

И обменивает рисунок на какую-то купюру. Я так потрясена, что даже не замечаю, сколько она заплатила за портрет актера.