Приспособление/сопротивление. Философские очерки

Гипноз – антитеза сновидения. Он возможен, потому что сознанию, конфронтирующему с бессознательным, свойственно сдаваться во сне на милость противника. Но при гипнотическом внушении податливость сознания влечет за собой торжество не бессознательного, а чужого сознания, манипулирующего поступками пассивного лица. Мозг, имитирующий интеллект, допускает, что и сознание станет подделкой – копией умственных установок, навязанных со стороны. Это допущение становится ментальной реальностью в силу того, что упирающееся в «я»-объект самосознание ищет способ, как развязать узел, в котором автоэротичность сплетается с танатологичностью, с потерей субъектного «я». Выход из апорийной ситуации может быть найден в изготовлении самостью уникального объекта (технического, эстетического и проч.), в котором она соприсутствует не умирающей, а рождающейся ex nihilo. Далеко не всякий отваживается на творческое преображение мира не из‐за того, что людям недостает для этого дарований, а из‐за того, что нам приходится взаимодействовать с другими людьми в социальной среде. Проще избавиться от апории не в индивидуальном противоборстве с ней, которое creatio ex nihilo с неизбежностью предусматривает, а в адаптации к обществу, в примирении Эроса и Танатоса за счет жертвенного растворения себя в Другом и приязненного заимствования его сознания. Большинство в обществе загипнотизировано им либо как безликим, анонимным авторитетом, либо как подчинившимся чьей-то персональной воле[313]. Желание быть собой сохраняется, социализуясь, в извращенно-снятом виде – в желании быть как все, которые ведь уже как будто стали собой. Выбравшие этот путь совершают попятное движение к тому ранневозрастному премемориальному периоду, на котором властвующая над ребенком травма рождения заставляет его сознавать не себя беспомощного, а себя в Других, в господах пока еще только опасного для него самого мира, в родителях и воспитателях. Проще говоря: до того как начать помнить себя, мы доверяемся сознанию старших, постепенно усваивая его навыки в игре понятиями, приобщены чужой семантической памяти. Регресс в младенчество не может быть ни полным, ни бесповоротным. Любой человек, живущий заемным умом, в той или иной степени испытывает напряжение между утоленным желанием быть как все и не утоленной, а лишь погашенной жаждой быть собой. Сопротивление социореальности выливается в самые разные формы – от посвящения досуга занятиям для души, сугубо личностным, до криминогенного поведения и вспышек массового революционного недовольства правительственной политикой. От гипноза пробуждаются, как и от сна, освобождаясь, однако не от господства бессознательного, а от самоотчуждения. Ясно, что отказ от исполнения чужой воли, каким бы он ни был по своему выражению, диктуется нам самосознанием, перестающим мириться с тем, что оно было узурпировано коллективным образом мыслей. Мнение о том, что двигателем бунта против репрессивных обстоятельств служит бессознательное, ложно. Даже и противодействие пациента психотерапевту – это отпор, в котором индивид защищает самоотнесенность от вмешательства в нее стороннего авторитета[314]. Мятежно самосознание. Призывая эмансипировать сексуальную энергию от сдерживающих ее запретов, Вильгельм Райх и Герберт Маркузе не более чем выворачивали наизнанку требование тоталитарной социокультуры, которая предписывала искусству изображать развитие нового человека от стихийности к сознательности. И так и сяк предполагалось, что в создателе и носителе социокультуры прячется l’homme de la nature. На самом деле из-под социальной маски проглядывает не зверь, а индивид.